— Ах, Ниночка, зачем ты так говоришь! — пугается тетя Тамара. — Он же наш дед!
— Что с того, что дед? Тупое безграмотное животное. Загнал жену в гроб. Такая милая была женщина — нежная, красивая. Сколько мы ни приезжали, всегда встречала нас в одной и той же шали с цветами. Я как-то даже представить себе не могу ее без этой шали.
— Я ее совсем не помню, — вздыхает тетя Тамара.
— Как ты можешь помнить? Я, думаю, в возрасте Светки была, когда она умерла. Хорошо хоть дневники сохранились.
— Как, Ниночка? Разве она тоже вела дневники?
— Конечно. Все, бедная, обращалась мысленно к матери. Та ведь ничего, можно сказать, ей не оставила — кроме этой картины да пары серег. Имение было конфисковано…
— А что же этот ее возлюбленный — я имею в виду прабабушку, — он же в Польше остался? Мог бы как-то позаботиться о ее дочери…
— Ах, Тамарочка!.. Что значит — мог? Он же, по сути дела, был совершенно чужой человек. Ты ведь знаешь, как это у мужчины — расстались, и кончено. С глаз долой, из сердца вон. К тому же дед увез ее в Минск. Так что и следы затерялись. Да, горькая была жизнь, хуже некуда — тупица муж и пятеро детей… Ни единого светлого дня, одни слезы… И скончалась в сорок семь лет. А он через месяц уже привел другую.
— Не в сорок семь, а в шестьдесят! — говорит бабушка.
— Не выдумывай! Какие шестьдесят? Если бы ей было шестьдесят, она бы выглядела старухой, а я помню ее интересной, моложавой женщиной.
— Ха, она была моя мать, а не твоя, значит, я лучше знаю!
— Ну конечно! Ты всегда все лучше знаешь, а сама даже собственного возраста не помнишь.
— Зачем я буду помнить? Ей не могло быть сорок семь. Когда Макс погиб, ей уже было пятьдесят! Она родилась до Турецкой войны.
— Глупости, при чем тут Турецкая война? — не уступает мама. — Мне и дед говорил, что ей было сорок семь.
— Дедушку я помню, — смеется тетя Тамара. — Щупленький такой старичок. Все дразнился: «Иди, внученька, за меня замуж! Чем я не кавалер?»
— Еще бы не кавалер, на двадцать лет жену пережил.
— Он был дурак! — говорит бабушка. — Схватил палку, и ребенка палкой!
— Да? А зачем ты высовывалась в коридор голая?
— Не голая, а в рубашке.
— Какая разница!
— Если ребенку интересно, кто пришел! А он схватил палку и ребенка палкой, палкой!
— Какой же ты была ребенок? Пятнадцать лет, вполне взрослая девушка.
— Ты не знаешь, Ниноленьки.
— Почему же я не знаю? Я эту историю двадцать раз слышала. Когда он жил у нас в Таганроге, ты без конца его попрекала этой палкой.
