— Ниночка, мамочка, оставь ее! — просит тетя Тамара. — Как же так? Неужели мы стали такие жадные, такие скверные?..
— Не обращай внимания. Она просто выжила из ума.
— Воровка! — кричит бабушка, всовываясь в дверь.
— Кто воровка? Я — воровка? Ниночка, ты слышишь?! После всех мучений я еще и воровка!
— Воровка, воровка! И воровкина дочь!
Тетя Тамара бросается к двери, бабушка прячется. Тетя Тамара хватает стул и запускает им в дверь.
— Хамка! — взвизгивает за дверью бабушка.
— Вы сами бессовестная старуха! — Тетя Тамара опускается на табуретку. — Боже, какой позор! — рыдает она. — Зачем только я приехала!.. Светлана больна, а мы скандалим, как извозчики… Соседи все слышат. Ниночка, прости!
Рита молча сидит в уголке и смотрит на всех большими серыми глазами.
— Теперь ты видишь, в какой обстановке я живу, — вздыхает мама. — И это при второй группе инвалидности.
— Ужас, ужас, — всхлипывает тетя Тамара. — Она раньше не была такая.
— Большим умом она никогда не отличалась, — замечает мама, — а теперь совсем сдурела.
— Ниночка, неужели мы тоже будем такие? — спрашивает тетя Тамара, промокая глаза платочком.
— Кто знает — может, еще и хуже, — фыркает мама.
Мама стелет тете Тамаре и Рите на полу между моим топчаном и столом.
— Ниночка, мамочка, позволь, я сама.
— Что значит — сама? Ты же не знаешь.
— Ты только скажи, а я сделаю. Ах, Ниночка, я тебе доставляю столько хлопот!
— О чем ты говоришь!
Рита ложится, а мама с тетей Тамарой все сидят за столом и разговаривают.
— А это ты, верно, и не помнишь. — Мама раскатывает на столе свернутую рулоном картину.
Я думаю, что это бабушкины «Оленьчики», но нет, это не «Оленьчики». На картине нарисована женщина в красивом платье. Я вытягиваю шею, чтобы видеть получше.
— Неужели? Ниночка, мамочка, неужели она? Ты сохранила?.. — Тетя Тамара смеется, обнимает маму за плечи.
— Да. Представь себе, завалялась на антресолях. То ли не заметили, то ли не заинтересовались.
— Ах, какое лицо! Что за чудо! Ниночка, ты посмотри, какое спокойствие. Настоящая пани! Ниночка, надо ее повесить.
— Ты смеешься? Где — в этой комнате?
— Ах, как жалко! Ниночка, неужели мы ее внучки?
— Вы — правнучки, — поправляет с сундука бабушка. — Внучка — это я.
— Уже коробится… Боже, как потрескалась! И тут тоже, — огорчается тетя Тамара.
— Что ж тут удивительного — ей скоро сто лет.
— А рука! Ниночка, ты посмотри на эту руку — как живая…
— Да, и поза, осанка. Теперь уже не встретишь такой фигуры.
