Весна скользнула. Лето пролетело. Осенним воем ветер заболел. И солнце покидало душу Сольвейг, блуждал холодной моросью туман…
Услышав это лирическое отступление, я как бы очнулся, то есть снова увидел перед собой циркача-рассказчика, ничуть не похожего на тролля (можно подумать, что я когда-то видел настоящих троллей!) и понял, что предполагается авторская ремарка.
Заметив мой вопросительный взгляд, он напомнил:
— Я о пунктире вас предупредил… Хотя пунктир — основа всякой драмы, и вам не привыкать скакать сознаньем по картинам пьесы… Вы помните, что Пера не нашли?
— Еще бы! Помню… — подтвердил я без сомненья. — И время он неплохо проводил, прогнавши Ингрид, в коллективном сексе с пастушками тремя… Порхал, как шмель с цветочка на цветок. Себе в усладу и цветам на радость… Пас с ними скот и хищников гонял, потом сдирая с них привычно шкуры. Подружкам на одежды отдавал.
— Все так, — кивнул согласно мне Фенрир. — Все так… Забыться он хотел, поскольку в свете солнца видел Сольвейг. Да и Луна частенько рисовала ее то в профиль, то анфас на глади озера и ветром оживляла… От трепета его сжимало дух… И, грех приняв на душу, мечтал о Сольвейг, а ласкал пастушек.
— Да, верю, — согласился я. — Это так похоже на людей: душой — с одними, но с другими — телом. Душа — в мечтах, в нужде все время плоть.
— Но это правды часть… Не главная притом, — вздохнул Фен.
— Что ж главное?
— Она была с ним рядом…
— Душою?
— Да… Но что душа без тела? Без крыльев птица? Иль полет без птицы?
— Не верю! Набожна, чиста, совсем невинна… За то ее и полюбил Пер Гюнт, что на других нисколько не похожа, — возмутился я.
— Фантазия не грязь, а орган чувства, которое, увы, не всем доступно, — поморщился он моей бестолковости. — Кто треплет плоть о камни низкой страсти, кто в солнце душу щедро превратил да издали тепло и свет дарует.
— Она к нему стремилась! — кивнул я. — Мне понятно.
— А я твержу — она была с ним рядом! — талдычил Фен. — Она сама о том мне говорила.
— Откуда ж с нею ты знаком? — удивился я.
— Что ж, далее внимай, — кивнул он, прикрыв глаза и откинувшись в кресле.
Из церкви вышла толпа и принялась рассасываться в разных направлениях — каждый метил на свою тропу.
— Мама, я догоню, — сказала Сольвейг. — Хочу с Ингрид поговорить.
— Подруга, что ли? — откликнулась мать.
— Может ею стать, — ответила девушка.
— Но ты недолго, дома много дел, — проворчав, разрешила мать.
Сольвейг дождалась, пока родители отойдут, а Ингрид приблизится, и окликнула:
