– Стараюсь успеть, – ответил я. – Только не уверен, что миллион других жителей пригородов позволит мне это сделать.
– Ладно, – сказала Пэм, немного помолчав. – Тогда я покормлю девочек. Они умирают с голоду, к тому же мы хотим лечь сегодня пораньше.
И что я должен был на это ответить? «Не корми голодных детей, потому что я хочу сесть за стол вместе с вами»? Так не ответишь. Я отключился, а через пятьдесят минут, давшихся мне нелегко, приехал домой.
Если я раньше и представлял себе жизнь в пригороде чем-то вроде волшебной сказки – я вхожу в дом на манер Дика Ван Дайка[56], к которому бежит поздороваться обрадованный сынишка, – то эти представления во многом развеялись в первый же раз, когда Цыпа вспорхнул на крыльцо, желая выклевать самые нежные части моего организма. Пэм знала, что я стараюсь делать все как можно лучше, и она это ценила. Знала она и то, что я изо всех сил стараюсь приспособиться к новому, и это она тоже ценила. Когда я наконец переступил порог дома – на час позже, чем рассчитывал, – свет там почти не горел. В передней никого не было, никто меня не встречал (кроме собак), никому не было дела до того, что я приехал домой. Пэм сидела за компьютером в гостиной, уточняя, что сделано в клинике за день. Она взглянула на меня усталыми глазами и вполголоса поздоровалась. Обе девочки растянулись на диване, завороженные неизменным сериалом.
– Все еле живы, – объяснила мне Пэм. И я с разочарованием и всеми своими страхами поплелся на кухню. Там снял фольгу с тарелки равиоли, приготовленных Пэм для меня, и разогрел их в микроволновке. Потом взял местную газету и примостился в уголке, рассеянно поедая равиоли под соусом маринара[57] и читая статью о том, с какой радостью помощник секретаря муниципалитета работает в таком поселке, как наш.
Наверху негромко работал телевизор. Я услышал, как Пэм предупредила девочек: «Еще пять минут, и пора ложиться спать». Тиггер, более настойчивый из двух котят-мейн-кунов, прыгнул с пола на стоявший рядом со мной табурет. Потом с табурета – на стол. Лег и уставился на меня своими глазищами, будто гипнотизируя. Кроме нас двоих, на полутемной кухне никого не было. Я погладил его, сказал, что он умница, несмотря на то что забрался на стол. Да ладно, он ведь стремился хоть несколько минут провести со мной.
– Только мы здесь с тобой, Тиг, – сказал я, положил в рот очередную порцию ужина и подумал о том, что сейчас поделывают ребята в баре университетского клуба. Болеют, конечно, за «Ред Сокс», подкалывают друг друга, жуют бифштексы или устриц. Это весело – ведь когда сидишь там, вечер за вечером, то начинаешь думать, что где-то непременно существует лучшая жизнь, исполненная более высокого смысла.
