Насколько я мог понять, во всех своих неприятностях, до последней крохи, Цыпа винил меня, и от него не укрылось, что я тоже виню его в своих бедах. Он люто меня ненавидел и не понимал, что я такое. Если он по-прежнему живет на Сомилл-лейн и остается вожаком стаи (каковым сам себя назначил), то что же здесь делаю я? Для чего нужен я? Порой, когда девочки заявляли, что это «мамин дом» и шли спать, не сказав даже «спокойной ночи», я и сам задавался этим вопросом.
Цыпа вел себя все так же воинственно. Целыми днями он бродил, как тень, то у парадной двери, то у черного хода, покрывая крыльцо и веранду большими черно-белыми пятнами, что никого, кроме меня, не волновало. А стоило мне прийти домой или же собраться уходить, он тут же начинал охоту, и я был вынужден ходить по собственному подворью со свернутой в трубочку газетой в заднем кармане, а чаще – непосредственно в руках. Читатели любят «Глоуб» за многие ее достоинства, но вот оружием для защиты от комнатного петуха она послужила, вероятно, впервые в своей истории. Цыпа бросался на меня, я отбивался газетой. Он отступал, не столько напуганный, сколько довольный состоявшейся схваткой, потом бросался снова. Хлопок. Отскок. В какой-то момент он обычно летел вверх тормашками, тем самым давая мне возможность добежать до двери. Спеша к свободе, я оглядывался по сторонам, и какой-нибудь водитель проезжающей мимо машины непременно притормаживал у самого дома, чтобы с почтительным восторгом поглазеть от начала до конца на поединок «Человек против Цыпленка».
* * *
Конечно, мне и раньше доводилось бывать в пригородных ресторанах, однако впервые я пришел в ресторан как полноправный гражданин пригорода. Было это поздним вечером в пятницу. То есть поздним в понимании жителей пригородов – около восьми вечера. Мы еще и недели не прожили в своем новом доме. Девочки отправились на выходные к своему отцу. Мы с Пэм предельно устали и пошли в это заведение, которым восхищались многие знакомые, утверждая, что оно не уступает любому хорошему мясному ресторану в Бостоне. Первое, что бросилось мне в глаза, – за столиками не было ни единого человека моложе сорока. Ни единого. Такое впечатление, что здесь увеличили возрастной ценз на покупку спиртного лет на двадцать. После жаркого летнего дня наступил теплый вечер, поэтому почти все табуреты у бара были заняты мужчинами в безрукавках и шортах, прямо с поля для гольфа – хотя некоторые сидели здесь, видно, уже давненько. Два бармена среднего возраста обращались по имени практически к каждому.
