Администратор встретила нас с исключительным равнодушием и сообщила, что мы можем сесть возле бара. Мы заняли единственный свободный столик у самой стойки. Впервые за долгое время нам представился случай спокойно побеседовать друг с другом, когда никто не мешал и не отвлекал. Я заметил темные круги под прекрасными глазами Пэм – несомненно, у меня были такие же круги, только вот глаза далеко не такие прекрасные. Мы оба действительно очень утомились.
– Мы что же, должны заказывать все прямо в баре? – удивился я, когда спустя десять минут к нам так никто и не подошел.
– Кто-нибудь да подойдет, – ответила Пэм, зевая.
По правде говоря, мимо проходило немало людей: официанты, официантки, уборщики посуды, администратор и даже, кажется, сам управляющий – целый Комитет начальников штабов[52]. Все они проходили совсем рядом, но избегали смотреть в нашу сторону. Пару раз я попытался привлечь их внимание взмахом руки, но они смотрели куда-то мимо. Бросив взгляд за стойку бара, я увидел, что оба бармена оживленно беседуют с завсегдатаями, снова и снова наполняя их бокалы прежде, чем те успевают сделать новый заказ, и подавая бифштексы, сдобренные всевозможными подливками.
Мы с Пэм поговорили о Цыпе. Обсудили, как хорош и красив наш дом – просторный, новенький, да и девочкам понравился сразу.
– Извините, сэр, – обратился я к официанту, который проходил мимо.
Мы сидели там уже минут тридцать, но никто на нас так и не взглянул. У стойки были посетители, которые – уже после того как мы пришли – заказали себе бифштексы на кости, а их не так быстро готовят. Так вот, эти посетители уже успели наполовину съесть свои порции. Официант бросил что-то вроде «сейчас кого-нибудь позову», и исчез из виду. В его устах «сейчас» явно не значило «сегодня».
Пэм высказала то, что было у меня на уме, и хорошо сделала, потому что иной раз, когда говоришь это сам, фраза звучит как-то очень уж глупо:
– Ты к такому не привык, правда?
Я решил, что она говорит о безобразном обслуживании, о том, что к нам относятся как к людям второго сорта, о том, что я никого здесь не интересую, кроме, может быть, одной только Пэм.
– Думаю, я не успел еще привыкнуть ко всему здешнему, – ответил я. Пэм промолчала, я тоже замолк, лишь немного позднее осознав, что не хочу казаться слишком раздраженным. Тогда я ограничился вопросом: – Цыпа когда-нибудь перестанет непрерывно кукарекать, правда ведь?
Богом клянусь: когда я задал этот вопрос, мне послышались его вопли прямо из обеденного зала – этот звук слишком глубоко врезался в мои слуховые нервы.
