Однажды, помню, он заговорил о Галине Петровне.
Он близко знал ее и в четырнадцатом году, и в пятнадцатом. Очень близко, ближе невозможно. Впрочем, не он один. Он только первый ввел ее, так сказать, в оборот. А потом полковник, получив отпуск, увез ее с собой в Крым, но там бросил, и назад, на фронт, она пришкандыбала с каким–то штабным. Она путалась с доктором и с капитаном Вознесенским. У них была целая компания, доктор доставал спирт, они пили, запрягали лазаретских лошадей в сани и мчались по снегу при луне. Летом доктор умер от холеры, а Вознесенский ее бросил. Но в нее влюблялись все прапорщики, которые попадали в лазарет. На фронте баб нет, а она ходит между койками, одеяла поправляет, градусники ставит, глаза яркие, кудряшки из–под косынки — как тут не влюбиться! Поручик Иваницкий даже жениться на ней собирался — она уже ходила невестой, — но выздоровел и раздумал. Говорил, мать не позволила. Да и потрепана она была очень к этому времени…
Сквозь дремоту голос Кудрявцева казался далеким и будто приснившимся. Яков Иваныч все не возвращался. Сашка давно уже спал на своей шинели — животом вниз, расставив ноги, положив лицо на руки.
Дремота подхватила меня и понесла, покачивая, как на плоту. Пятна на стене шевелились, все предметы росли, заволакиваясь туманом, — и лампадка, и коленчатая труба «буржуйки», и три винтовки в углу, и Сашкина кожаная куртка, висящая возле двери.
Валерьян Сергеич умолк, но все еще шагал над нами, швыряя свою тень со стены на стену.
Внезапно он остановился. Прислушался к нашему дыханию. Я еще не спал, но глаза мои были закрыты, и он решил, что мы оба спим. Он вышел в сени и тихонько прикрыл за собою дверь.
Я напряженно ждал, что вот–вот брякнет болт наружной двери и Кудрявцев уйдет.
Но болт не брякал.
Почему Валерьян Сергеич так долго стоит в сенях?
И вдруг в тишине тоненько заскрипела лестница, ведущая наверх, к Галине Петровне.
Опять тишина. Затем мелкий, суховатый стук.
Суставом согнутого пальца Кудрявцев осторожно стучал в дверь Галины Петровны.
— Галя! — позвал он.
Галина Петровна заметалась у себя наверху. Я слышал над собой ее быстрые, мелкие, мягкие шаги — она, вероятно, босиком вскочила с постели.
И торопливо заговорила через дверь, — слов я, конечно, не расслышал.
— Я скучал без тебя, Галя… Не веришь? — сказал Кудрявцев. — Вот я, как прежде, пришел к тебе…
И снова зазвучал ее стремительный, ненавидящий шепот.
— Ну что тебе стоит! — настаивал Кудрявцев, скрипя дверной ручкой. — Не в первый же раз.
