— А водку, водку-то не поставили, — хлопотала Наташа. — Будет кто- нибудь пить? Я лично не против.
Монин отрицательно помотал головой, он был за рулем. Раненый студент, понятно, помалкивал.
— Я бы тоже не против, — неожиданно сказала Лиана.
— Вы же азербайджанка, — смерила ее взглядом Наташа. — Вам вроде нельзя.
— Я не азербайджанка, я еврейка.
Ну конечно же! Почему-то показалось, что я так и думал. Азербайджанские евреи, как же! Я осенью навещал могилы родителей на Востряковском кладбище, там вдоль главной аллеи растянулись три — четыре — не надгробия, настоящие мавзолеи, каждый протяженностью метров пятнадцать. На полированном черном камне, уж не знаю, как он назывался, из самых дорогих, выгравированы были портреты совсем молодых людей, даты под ними подтверждали: не успели пожить. Я тогда, помнится, подумал: скорей всего, убитые бандиты. Фамилии были азербайджанские, а звезды на камнях еврейские. (И она ведь краем глаза глянула на меня, я успел уловить.)
Водка между тем материализовалась сама собой на столе, сама оказалась уже в моей рюмке, не знаю, кто принес, кто обо мне позаботился, не спрашивая. Я и выпил как бы неосознанно для себя самого, лишь потом вспомнил, что не хотел этого делать. На голодный желудок не стоило бы. Шум в голове мешался с ритуалом набиравшего температуру застолья. Ваше здоровье! — воспарял над всеми голос Наташи. За знакомство! Очень рекомендую эти грибки, соленые, деревенские. За хозяйку! — откликался галантный голос Монина. А картошка хороша, правда? Наташа сидела рядом с ректором, подкладывала ему в тарелку, раскраснелась. Студенты сидели напротив них, рядышком, скромно помалкивали. Рома что-то замедленно, долго жевал, не проглатывая, возможно, ему было больно, про вилку в руке словно забыл. Девушка предлагала на миске что-то вроде кривых пирожков.
— Попробуйте, у нас это называется кутабы. Хотя какие могут выйти кутабы, если в доме нет ни мяса, ни зелени? Но мне захотелось сделать, я, вообще-то, умею. Нет, вы все-таки попробуйте, попробуйте…
Ректор потянулся к миске, откусил, пожевал, покивал одобрительно. Я сидел в торце, так сказать, во главе стола, мне к лепешкам тянуться было далеко, я и не собирался. Миска, однако, переместилась ко мне, я ощутил на себе задержанный, выжидающий взгляд — пришлось тоже взять. Тесто на зубах оказалось твердоватым, туго жевалось, но я не мог не кивнуть: хорошо. В улыбке девушки читалось: попробовали бы не похвалить. А может, и в самом деле было неплохо, тесту у них полагалось быть таким?
