Конечно, огонь, который открыл Зайцев, только условно можно было назвать ответным. Скорее, это была дерзость, рассчитанная на то, чтобы «попужать» противника. Ведь У-2 был предназначен для ночного бомбометания, где почти исключались встречи с истребителями. Поэтому наш пулемет не мог идти ни в какое сравнение с вооружением «мессершмитта».
Истребители стали заходить на вторую атаку.
Я развернул самолет и пошел им навстречу, плотно прижавшись к земле. На встречных курсах у фашистов было очень мало времени на прицеливание и ведение огня. На это мы и рассчитывали. Бой происходил на высоте около 300 метров. Ведомый фашистский истребитель пошел в третью атаку. Ведущий почему-то отвернул и скрылся. Мы вновь развернулись и, дав полный газ, пошли под атакующего. Немец «дожимал» свой самолет. Но чем больше становился угол пикирования истребителя, тем быстрее приближалась к нему земля. Увлекшись атакой, фашистский летчик не успел вывести машину из пикирования и врезался в лес. Зайчик радостно закричал:
— Вот это дали! Истребителей стали сбивать!
Сделав на радостях несколько кругов над горящим «мессером», пошли домой.
Здесь нас уже ждали. Мы доложили полковнику Ганже о выполнении задания и о бое с фашистскими истребителями.
Каждый день мы четыре-пять раз ходили на разведку и корректировку. Однажды нас вновь атаковали фашистские истребители. В этом бою Алексею Зайцеву удалось точными очередями сбить одного «мессера». Вражеский летчик настолько обнаглел, что стал «резвиться» рядом с нами, подставляя нам то брюхо, то хвост своего самолета. Видимо, он либо не знал, либо забыл, что у нас есть хотя и маленький, но все же боевой пулемет. А Зайчик — отличный стрелок — только того и ждал. Результат этого боя подтвердили зенитчики. Так нашем боевом счету стало два сбитых самолета противника.
Как-то беседуя с майором Мельниковым, мы предложили провести корректировку артиллерийского огня ночью.
— Мы ночники, — сказал я. Ночь — наша стихия, в темноте мы сможем сделать больше, чем днем.
Майор удивленно посмотрел на нас, но заявил, что доложит о нашем предложении начальству.
В тот же вечер в землянке командующего артиллерией 11-й армии генерал-майора Рыжкова состоялся большой разговор. Мы горячо доказывали, что сможем корректировать огонь артиллерии ночью. Командующий внимательно выслушал все наши «за» и «против» и в заключение сказал:
— Хорошо. Я могу поверить, что ночная корректировка осуществима. Для меня неясно одно: как можно с воздуха отличить разрыв артиллерийского снаряда от сотни различных вспышек? Я согласен с вашим предложением, но в реальность его выполнения, признаться, не совсем верю…
