Старичок–духовник, братья–государи да и другие духовные лица и многие из придворной знати говорили ей, что если пойдет она в Корсунь, согласится стать женой князя руссов, то два великих дела сделает этим: избавит родину свою от нашествия вражия, потому что грозится русский князь и с Царь–градом сделать то же, что с Корсунью; а потом — и князь ради нее крещение примет, значит — быть ей для него и для всего народа киевского как бы женой–мироносицей. Все это сознавала царевна Анна, а сердце ее все–таки болело и ныло. Заливалась она слезами, когда прощалась с родными и подругами, и говорила им: «Все равно, что в полон иду!»
Так было, пока она не доехала до Корсуни. Впрочем, еще на пути услыхала она о болезни князя, и сжалось ее сердце острой болью: тотчас послала она к князю сказать ему, чтобы он крестился.
— Крестись, и тогда прозреешь, так говорит царевна, — донесли князю. А когда она сама увидела своего жениха, больного, беспомощного, сердце ее окончательно к нему привязалось: так жаль, так бесконечно жаль стало ей его. А когда совершилось чудо, когда князь вышел из купели здоровым, прозревшим и в восторге благодарящим Бога, все ее существо охватила какая–то новая, никогда прежде не испытанная радость: она почувствовала, что все, что было ей близко и дорого до сих пор, теперь умерло для нее навсегда, а неведомая земля Киевская сделается ее родиной, и этот князь, суровый и страшный, теперь станет для нее бесконечно дорогим и заменит ей всех родных.
— День назначу, — говорил князь, обнимая жену, — придут все киевляне на Днепр и примут крещение… Какое это будет великое торжество на Руси… потом священникам велю в домах своих детей собирать, грамоте учить… не все из греков, пусть и из наших детей свои священники будут… так ли говорю, радость моя?
— Так, господин мой, и пусть благословит Бог намерения твои… — отвечала Анна.
— Посылал я сказать Рогнеде, что свободна она теперь… и, какую веру хочет, такую и может держать. Она послала сказать, что тоже примет христианскую веру.
— И за это слава Богу, господин мой! — отвечала княгиня.
Кто–то постучал в дверь.
— Войди, — проговорил Владимир, — кто там? — Он встал и сам пошел к двери.
Дверь тихо и робко скрипнула, и на пороге показалась худая согбенная фигура Люта. Лицо кудесника было мрачно, глаза сверкали недобрым огнем.
— Добрый вечер, княже! — проговорил он, низко кланяясь.
— Добро пожаловать, Лют, — сказал князь, внимательно глядя на него, — с чем пожаловал?
