Патриарх и несколько десятков священников, диаконов, иподиаконов, облаченные в расшитые золотом и жемчугом одежды, стояли в алтаре вокруг престола… Патриарх совершал Таинство, все духовенство сослужило ему.
Ароматные волны аравийского ладана синеватыми клубами поднимались из золотых кадильниц в руках диаконов, а пение, чарующее, стройное, не похожее на пение человеческих голосов, могучими аккордами наполняло весь храм.
Над престолом в алтаре находился особенный балдахин, и оттуда спускался серебряный голубь, изображавший Святого Духа. Внутри этого голубя находились Святые Дары.
Послы многого не знали, много не понимали, но когда наступил важнейший момент литургии, когда запели «Тебе поем» и вся многотысячная толпа, как один человек, опустилась на колени, они тоже упали на землю, и Рогдай почувствовал, как горячие слезы катятся по его лицу.
Он был потрясен до глубины души, забыл о своей болезни, о Светлане, о князе, забыл обо всем на земле: казалось, само небо раскрылось над ним, и он перешел в какой–то другой, совершенно ему до того неизвестный мир, чудесный, таинственный, прекрасный… И жаль было уходить из этого мира, возвращаться к обычной жизни.
В необыкновенном восхищении, но и в совершенном изнеможении вернулся Рогдай в гостиницу, где они остановились, лег и не мог уже подняться.
Кто–то приходил к нему, звал по имени. Он не откликался.
К вечеру у него открылся страшный жар и бред… Он бредил Христом, неземным пением, храмом. Гостиник, напуганный его болезнью, позвал врача, и тот распорядился отправить Рогдая в больницу.
Давно уже вернулись послы из земли Греческой, давно уже знали все в Киеве, что больше всего понравилась боярам греческая вера, и когда были они в Царьграде, в Софийском храме, то не знали даже, где они были: на земле или на небе — так поразило их и великолепие храма, и красота службы, и церковное пение… Давно уже знали все, что князь решил принять веру греческую, только все искал удобного случая; наконец, стало всем известно, что началась у князя война с греками и осадил он греческий город Корсунь на берегу Эвксинского понта (Черное море). И ждали все с душевной тревогой, чем кончится эта осада,
море. потому что велики должны были быть ее последствия. Только Светлана грустила и плакала.
Грустила Светлана и не знала, что в это самое время Рогдай тоже уже был под Корсунью, с любимым князем.
Долго прохворал Рогдай. Но в конце концов молодой организм и хороший уход сделали свое дело. Он стал поправляться. И вместе с возвращением здоровья чувствовал, как возвращается к нему жажда жизни, как хочется ему ее радостей и, больше всего, как хочется ему узнать ближе христианскую веру.
