На крыльце стоял боярин. Величавая, благородная фигура его выражала полное спокойствие, и такое же спокойствие в каждой черточке его лица. Перед домом бушевал народ, кулаки потрясали воздух, но он как будто не видел этого. Он смотрел куда–то поверх этой толпы и, казалось, видел доступное лишь ему одному. Светло и радостно было его лицо. Рядом, прижавшись к нему всем телом, стоял Иоанн. Мальчик дрожал, и лицо его было испуганно, но глаза тоже светились каким–то особенным светом и были полны решимости…
— Господи! Ты все можешь! Спаси их! — вне себя вдруг воскликнула Светлана, привыкшая за это время молиться Христу. Но ее крик замер, потонул в общем яростном гуле:
— Смерть безбожникам! Подавай нам сына… И опять раздались спокойные слова:
— Если ваши идолы — боги, пусть пошлют одного из среды своей, и тот возьмет сына; а вы к чему хлопочете за них?
Но на этот раз ему даже не дали кончить. Толпа завопила, застонала, несколько секир мелькнуло в воздухе, кто–то подрубил столбы, на которых держались сени, — раздался страшный треск, грохот падающих досок и бревен: сени рухнули, и отец с сыном скрылись под обломками здания.
Крики внезапно стихли. Толпа опомнилась и отхлынула назад.
— Разорили проклятое гнездо, — злорадно проговорил Лют.
Но никто не откликнулся на его слова. Ужас охватил всех. Старый кудесник подошел к развалинам, скрывшим варяга с сыном, и в бессильной злобе пнул ногой бесформенную груду.
— Кончено, — неопределенно проговорил он и вдруг услышал, как сзади него раздались голоса:
— Князь! Князь! Дорогу князю… Да здравствует Владимир Красное Солнышко!
К дому варяга в самом деле подходил Владимир. Не доходя нескольких саженей, он остановился, скрестил руки на груди и долго молча смотрел на развалины.
Лицо князя было взволнованно, губы плотно сжаты, взгляд строг и печален.
Лют хотел ему сказать что–то, но не посмел, и, съежившись, как виноватый пес, под этим загадочным взором, тихо, боком прошел мимо и затерялся в толпе.
Зато Всеслав смело подошел к князю и упал ему в ноги.
— Княже, — воскликнул он со слезами, — Люта это дело, и смерть Дулеба — его же дело… напраслину он возвел на твоего воеводу… я, когда он умирал, с боярином Феодором при нем был… Он просил тебе сказать… и боярин теперь… это Лют ему мстил… и один только Бог Истинный — Тот, Которому служил Феодор… — Он говорил сбивчиво и растерянно, путаясь и захлебываясь в словах.
— Пойдем со мной, — сказал князь. До вечера не расходился народ от дома варяга. Только совсем поздно, когда на небе загорелись первые звезды, у мертвых тел никого не осталось; только в беспамятстве лежали осиротевшая мать и жена, да горько плакала над новой незаменимой утратой Светлана.
