— Вы интересно говорите. Я тоже об этом думал.
— Ты?
— Я однажды прочел в книге, что киники презрели боль. Они научились не замечать ее. Сразу телесные наказания потеряли всякий смысл, и огромная масса людей лишилась оружия. Вот и сейчас, наверное, произошло что-то похожее. Вот вы бы, например, никогда не мучали себя теми вопросами, о которых говорили.
— Гриша, кто твои родители?
— Мама работает инженером в НИИ. А папа… он несколько раз приходил к нам, пробовал со мной говорить, а я, если не вижу человека, то не могу с ним говорить.
— Я тебя понимаю, очень понимаю.
— Спасибо, Евгений Петрович, я сразу, только услышал ваш голос, понял, что вас не надо бояться.
— Интересно. А мы с тобой раньше встречались на улице?.. Наверное, пробегали друг мимо друга: ты по своим делам, я по своим, — иронично усмехнулся Евгений. Только разве это — дела. Если д е л а, то уже не мои, не твои, а н а ш и.
— Вот-вот, Евгений Петрович, я как-то подумал, что неплохо бы, скажем, каждые пять лет издавать словарь самых употребительных слов и вышедших из употребления. А рядом печатать настоящее значение этих слов. Наверное, уже одно это многое бы прояснило…
Евгений вслушивался в звучный, размеренный голос мальчика и пытался представить его, в воображении рисовалось какое-то худосочное создание, похожее на диковинный экзотический цветок, выращенный в теплой оранжерее.
«Нет, он другой, совсем другой, — поспешно подумал Евгений, — он же не испугался, не отчаялся. Вышел на улицу только потому, что у соседей повредился водопровод. И думает он так, вдвое, а то и втрое взрослее. Вот уж эти фокусы акселерации! Посмотреть бы, что из него будет лет этак через двадцать…» — Евгения немного покоробило, — получалось, что он завидовал Грише, а заодно признавал зряшность своей жизни.
— Ты знаешь, — задумчиво сказал Евгений, — мы все приходим в этот мир с желанием изменить его, а почему-то меняемся сами.
— Потому что живем так, словно тут, на Земле, мы — безграничные хозяева. А чему и кому мы хозяева? Даже самим себе ничего толком приказать не можем. Каждый носит на себе четыре — десять лишних килограммов, регулярно болеет, большую часть жизни проводит в суете. Кстати, которую сам же и создает.
— Гриша, ты прав: все мы это знаем, но почему-то наши знания не становятся убеждениями. Все мы знаем, что вещи — чепуха, мещанство. Но именно отказ от материальных благ в наше время — фантастика. Одна моя знакомая говорит, что сейчас такой период: люди утверждают себя через вещи. Хотя то здесь, то там случаются землетрясения. Все исчезает под обломками.
