- Здучат и здучат...- с напускной суровостью проворчал он, но, видимо, довольный тем, что может вот так строго говорить с каждым.
- Так ведь уже больше часу ждем,- с простодушной виноватостью отозвалась женщина.
- И я жду,- диспетчер циркнул желтой табачной слюной.- Запаздывает...
Морщась от дождинок, он пошарил глазами по мутному небу, перевел взгляд на шест с обвисшим полосатым конусом, потом достал из кармана большой амбарный замок, повесил его на дверь и, побалтывая ключом на веревке поглядывая на свои сапоги, на то, как они разъезжаются на ослизлой земле, пошлепал к райцентру.
- Куда же вы? - возмутился гражданин.- Как в Конго, ей-богу...
- Все улетите... Сказано,- не оборачиваясь, отозвался диспетчер и вдруг, замахав руками, погнался за мокрой, взъерошенной коровой, которая забрела к самой будке.
- Куды пресси?! Геть - пошла, пропасти на вас нетути!
Корова, оставляя глубокие жирные рытвины на раскисшей земле, отбежала прочь и лопоухо вызрелась на диспетчера.
- Целый день, знай, гоняю...
Диспетчер ушел неизвестно куда и на сколько, растворившись, в мороси. Вскоре, взявшись за руки и над чем-то хохоча, убежали девчата.
Дождь не дождь, но я успел промокнуть в своем легоньком пальто и тоже пошел поискать прибежища, решив, что если появится самолет, то непременно услышу его гул в небе. Да пока он сядет, разгрузится, пока пилоты перекурят - времени будет предостаточно вернуться на аэродром.
2
Я пошел не по натоптанной дороге, которая выводила на улицу окольно, а напрямик, по аэродромной траве, к маячившим впереди деревьям. Несмотря на ненастье, было у меня легкое настроение, должно быть, оттого, что завершил свое дело. Я особенно не сетовал на опаздывающий самолет и даже на этот въедливый дождишко, который мне и вовсе пришелся бы к настроению, если бы со мною были плащ и сапоги: люблю побродить полем или же по опустевшим лесам, чутким и гулким, как заброшенные храмы. А то встреться поблизости копенка сена, я с удовольствием привалился бы сейчас к ее обдерганному коровами сухому подножию и лежал бы так, наблюдая за вороной, одиноко тянувшей по серому осеннему небу. Или, жуя травинку, добиваясь от нее какого-то вкуса, думал бы о минувшем лете, о живой шумливой траве, которая теперь вот уложена всем скопом в сенной ворох. Зимней лунной ночью к стожку начнут подбираться сторожкие русаки, и радостно глядеть, закопавшись в копне с ружьишком, как они то и дело встают столбиком, роняя на искристый снег долгие синие тени...
