Знание-сила, 2004 № 12 (930) | страница 67



А наглядным пособием к предмету "наука и нравственность" может послужить жизнь Андрея Сахарова. Он уже не застал Мандельштама — пришел в ФИАН через несколько недель после того, как Мандельштам ушел из жизни. Но при первой встрече со своим учителем Таммом Сахаров увидел такую картину: "Письменный стол, засыпанный десятками пронумерованных листов с непонятными мне вычислениями, над столом — большая фотография умершего в 1944 году Леонида Исааковича Мандельштама, которого Игорь Евгеньевич считал своим учителем в науке и жизни".

В жизни Сахарова со всеми ее невероятными поворотами, быть может, самое удивительное, с каким внутренним спокойствием и негероическим чувством он жил. Он считал, что его судьба оказалась крупнее, чем его личность, и что он "лишь старался быть на уровне собственной судьбы". В формировании такого его нравственного чувства, наряду с дарами, полученными при рождении и в семье, несомненно, сказалась атмосфера его первой научной семьи — школы Мандельштама. Все члены этой семьи были рождены для науки, но когда жизнь ставила перед ними нравственный вопрос, они не уклонялись оттого, чтобы дать на него нравственный ответ. В этом, собственно, и состоит главная традиция Мандельштама.


Ларина Одинокая

У тебя вся спина белая...

Игра, розыгрыш — вечные спутники развития человека и цивилизации. И хотя каждый воспринимает свой личный опыт как вполне уникальный, на самом деле он содержит в себе и в каком-то смысле повторяет опыт человечества.

...Подлинная культура не может существовать без определенного игрового содержания, ибо культура предполагает известное самоограничение и самообладание, известную способность не видеть в своих собственных устремлениях нечто предельное и высшее, но рассматривать себя внутри определенных добровольно принятых границ. Культура все еще хочет в известном смысле играться — по обоюдному соглашению относительно определенных правил... Нарушитель правил игры разрушает самое культуру...

Йохан Хсйзенга. Homo Ladens


Самый первый розыгрыш в первом классе, за детьми которого я наблюдала четыре года: "Пошли в класс, сейчас прозвенит звонок". Девочки бросаются за парты, мальчики закрывают дверь и продолжают бегать, смеясь над ними. Потом довольно быстро забывают о том, что заперли девочек. А те ждут, что перемена вот-вот кончится. И только спустя некоторое время они, поняв, что их могут обмануть, перестают на это реагировать.

У девочек тот же самый розыгрыш провалился: в класс заходили три самых послушных мальчика, и все. Мальчиков оказалось обмануть труднее: дворовый опыт. Он более развит в мальчиковой среде, чем в девичьей.