— Десять лет назад вы задумывали написать еще пять книг. Четыре уже выпущены. Пятой планировалась ваша автобиография...
Майр: — Я не знаю, выйдет ли что- нибудь из этой затеи. Прошлой зимой я перенес тяжелое воспаление легких и едва остался жив. В любой момент может что угодно случиться. Я по-прежнему пишу статьи, а пля "Science" в связи с моим юбилеем написал своего рода научную автобиографию в форме комментария к моим публикациям.
— А как вы празднуете свой сотый день рождения?
Майр: — Празднование началось уже в апреле — с симпозиума "1п ту honor", "в мою честь". Но в свой собственный день рождения... туг я избавлюсь от всяких чествований. Соберутся только моя семья и один или два близких друга.
— А как проводит время столетний исследователь, если он не празднует день рождения?
Майр: — Всем, кто меня спрашивает: "Эрнст, are you busy?" ("Эрнст, ты в делах?"), отвечаю: "Что за вопрос, я всегда busy". У меня обширная переписка, я рецензирую рукописи и работаю над собственной книгой.
ЛЮДИ НАУКИ
Геннадий Горелик
Скучное выражение "научная школа" маскирует уникальность каждой подлинно состоявшейся школы. Что именно ученики получают от учителя, что их связывает и что отличает от других научных "общин" и "единоличников" — все это определяется личностью учителя. Достаточно сопоставить лидеров трех самых значительных школ в советской физике — А. Ф. Иоффе, Л. Д. Ландау и Л. И. Мандельштама, чтобы убедиться... в их несопоставимости. Три большие разницы.
Развивая "школьную" метафору, в Иоффе можно увидеть хозяйственного директора школы, а в Ландау — играющего тренера спортшколы. Лидерские же качества Мандельштама были столь возвышенного характера, что годились, скорее, где-то в эмпиреях, чем на грешной советской земле, когда автономия науки и академическая свобода были буржуазными предрассудками. И то, что школа Мандельштама все же состоялась, — не историческая закономерность, а, скорее, чудо или — на языке физики — флуктуация. Но, в отличие от физики, эту флуктуацию можно объяснить несколькими замечательными "человеческими" флуктуациями и прихотливыми изгибами отечественной истории.
Учитель и школа
Иоффе и Ландау строили свои школы, можно сказать, на пустырях. А место для строительства школы Мандельштама выбрали другие, и само здание школы — ее стены и крыша — также строилось другими. Начало строительства можно отсчитывать от письма, которое летом 1924 года получил из Москвы Мандельштам, тогда консультант Радиолаборатории Электротехнического треста заводов слабого тока в Ленинграде:
