Викарий, который никогда в жизни не видел Роуз, начат рассказывать собравшимся о ее чудесном характере. Он, конечно, старался изо всех сил, этот несчастный священник. Ему удалось чуть ранее побеседовать с друзьями Роуз и со мной, и сейчас он вещал о ее удивительном чувстве юмора, душевном тепле и любви к жизни. И только когда слово взял Джош, вскарабкавшийся на постамент, я начат понимать, что слова могут иметь какой-то смысл.
Он вспомнил несколько цитат каноника Генри Скотта Холланда.
— «Сама по себе смерть ничего не значит, — грустно начал мой приятель. — Я как будто проскальзываю в соседнюю комнату. Я — по-прежнему я, а ты — это ты. И то, кем мы были друг другу раньше, тем же мы остаемся и теперь».
Я попытался сосредоточиться и взять себя в руки. Я хорошо понимал, что для родителей Роуз, этих тихих спокойных людей, горе было безутешным. Еще бы! Ведь они так гордились своей дочерью-юристом. С этими достойными людьми я проводил рождественские вечера, а теперь, возможно, больше не увижусь никогда. Я даже не мог поставить свое горе на один уровень с тем, что пришлось пережить родителям Роуз. Их потеря была куда ужасней, нежели моя. Сегодня им приходилось делать самое страшное в жизни — хоронить собственного ребенка.
— «Называй меня так же, как и раньше, — продолжал Джош. — Говори со мной так же, как это было раньше каждый день. Не меняй своего тона, да не зазвучит в нем твое горе и грусть. Смейся так же, как мы с тобой смеялись над разными мелочами. Играй, улыбайся, думай обо мне. Молись за меня».
Я не испытывал того необъяснимого покоя, который неизменно овладевает душой и сердцем, когда хоронишь пожилого человека. Джош старался, как мог. Но дело в том, что этот черный день наступил лет на пятьдесят раньше, чем следовало бы. Просто какое-то насилие над естественным ходом событий, над самой природой. Как бы я ни старался вслушиваться в слова Джоша, как бы ни пытался убедить себя, что родителям Роуз сейчас намного хуже, я никак не мог отделаться от одной-единственной эгоистичной мысли: я хочу вернуть назад свою жену!
— «Пусть мое имя останется таким же привычным и обыденным в твоем доме, как это было всегда, — монотонно произносил Джош. — И пусть оно произносится просто, без тайной мысли встретиться с призраком. Жизнь и теперь значит точно то же, что значила и раньше. Она остается прежней, закон непрерывности и целостности бытия сохраняется. Что такое эта смерть? Просто пренебрежимо малая составляющая, единичный случай, который в целом ничего не меняет. И почему нужно забывать обо мне только оттого, что меня теперь не видно? Я буду ждать тебя некоторое время, я здесь, я рядом, буквально за углом. Все хорошо».
