Голый без электричества | страница 33



Любовь к жизни казалась мне парадоксом, любовь к смерти — тавтологией. «Искусство» и «зло» представлялись синонимами.

Как многие ницшеанцы, я был таковым, еще не читая Ницше. Прочитал же (разумеется, «Заратустру») незадолго до того, как познал женщину. Сейчас уже не могу сказать, было ли первое как–то связано со вторым, но мне казалось и кажется, что первое изменило меня гораздо больше, чем второе.

Дело в том, что, как и многие ницшеанцы, я не понял Ницше. Он обращался к нам, как к героям — и мы решили, что и впрямь герои, и возгордились. Учил нас о сверхчеловеке, а мы еще и людьми–то не были.

Скажу за себя. Философия Ницше изменила мою жизнь фактически — я стал иначе говорить, иначе поступать. Не противоположно, конечно, тому, как говорил и поступал раньше, — но иначе. Я изменил ход своей жизни. И это было свидетельством того, что я истолковал Ницше превратно: я не заслужил этих перемен и не был к ним готов. Философию и психологию творчества и творца я воспринял как философию и психологию жизни и человека, и, не будучи еще творцом (я не уверен, что и сейчас им являюсь), натворил таких дел, что до сих пор не очухаюсь. Когда нужно было прощать, я прогонял; когда нужно было любить, презирал… Ницше говорил, что мужчина любит женщину, как самую опасную игрушку, — но я‑то был ребенком! Я только слизывал краски со своих игрушек…

Творец, а не человек, обрекает себя на одиночество, страдание и безысходность. Философ, а не человек, ненавидит своих друзей и убивает истину, чтобы после воскресить ее в рассеянии. Ницше — учитель внутренней жизни, а я все его постулаты упорно воплощал в жизнь внешнюю. Я был ницшеанцем за счет своих ближних, а надо было бы — за счет себя прежнего.

Возможно, я и сейчас его неправильно понимаю. Это уже неважно, поскольку я отрекаюсь от Ницше — в первый, но, может быть, не в последний раз. Я не готов к восприятию его учения. Во мне нет внутренней правоты, и я искренно полагаю, что фактически я глуп. То есть — очень многое в этом мире я понимаю и истолковываю неверно. Чтобы избавиться от собственной глупости, я вынужден хотя бы временно отказаться от любого понимания и истолкования и охотно признаю сейчас, что ничего не знаю доподлинно.

Маленький пример. Мой телефон молчит, и я не знаю, почему он молчит. А когда он зазвонит наконец, я не буду знать, почему он зазвонил. Даже не знаю, буду ли этому рад. Может быть, еще слишком рано.

Я знаю только, что сегодня я усну…