— Наверное, ты. Ты, Даня. Я же не сумел бы. Ты сам говоришь, что я трус. — Лихо! Нашел себе отмазку, он — трус!
— Так я виноват? Да? Вот что, перестань врать. Не хорошо, когда дети врут взрослым. — Заявил Данька. Построже надо с этими мальчишками. Так и на шею сядет.
— Я не вру! Ты сам решил, что все это сон. И что ты можешь во сне делать все как хочешь.
— Ну, ладно. — Согласился Данька. Виноваты они оба. — А у тебя все еще колено болит? — Спросил он вдруг у своего детства.
— Коленко?
— Ну, да. — Ухмылялся Данька. — Когда ты залезал по веревочной лестнице на борт "Скитальца". Помнишь, как ты шарахнулся о борт?
— Помню. — Юн тяжело вздохнул. Не очень хочет вспоминать.
— А как ты вел себя в каюте капитана? — Докапывался Данька.
— Норма… нормально вел. — Заикался Юн. Насупился, обижается.
— Ага! Какую чушь ты ему плел?
— Я не чушь ему говорил. — Покраснел Юн. — Я сказал, что море большое. И соленое. А океан… океан еще больше.
— Ты думаешь, это единственная глупость, какую ты тогда сморозил? — Спрашивал Данька.
— Я… Я ему рассказал, как питаются моряки. Ночью в трюме едят солонину, что б червей не видеть. Она же испортится на жаре. — Потупилось детство.
— Ну, расскажи мне, расскажи мне, как мы моряки питаемся. — Настаивал Данька.
— Если в море долго находишься, и холодильника нет, то все портится. И солонина. Вы едите ее в трюме. Ночью. — Юн покраснел еще больше.
— Вот, вот. — Говорил Данька. — Насмешил ты тогда капитана. Даже не знаю, почему он не выкинул тебя за борт. И взял юнгой.
— Потому что я хороший. Я честный. Я ему сразу признался, что трус и слабак.
— Ах, какой оказывается, ты честный. Тоже мне, правдоискатель! — Возмущался Данька.
— А что? Он меня взял юнгой. Меня!
— Хорошо, взял тебя юнгой. Ты скажи, ты ведь перетрусил?
— Когда? — Спрашивало детство.
— Когда мы залезли на мачту. Бежал по рее и чуть не сорвался. Струсил?
— Ну, струсил. Мачта же качалась, и ветер. — Оправдывался Юн.
— Ага, ветер! — Нет, все виноваты, обстоятельства так сложились. Бедненький!
— Но ведь Брайан О`Тул схватил нас за ворот рубахи и удержал, — говорил Юн.
— Удержал. Рубаху порвал. — Рубаха — пустяк. Тогда Данька узнал цену настоящей дружбы.
— Он же зашил нам ее потом. — Говорил Юн. — Он же извинился.
— Извинился. А где ты был, Юн, когда капитан назначил меня матросом? — Матросом Свен назначил его, а не этого удохлика.
— Я на сундуке сидел, на котором ты спишь в каюте капитана.
— Сидел на сундуке и ножками болтал. — Упрекал Данька свое детство.
