— Так и со мной. Ты хотела бы снова жить здесь?
Они перешли мостик. Он заботливо помогал ей при подъеме и спуске. Она была в черном зимнем пальто с большим воротником. Раньше черный цвет ее молодил.
— Нет, ни к чему это. Нам там хорошо живется, верно? А сюда ведь мы можем наведываться.
— Тебя тянет увидеть все это вновь?
— Иногда. Я хожу по нашей улице, хожу по центру. Смотрю на дома, стою перед витринами.
— И представляешь себе, каким все было прежде?
— Я пытаюсь увидеть все таким, какое оно сейчас.
— Зачем? Чтобы сравнить?
— Потому что мы вернулись. Потому что жизнь продолжается.
Она сумела пойти дальше, чем он, или это только так кажется? Странно, что они не встретились раньше. Он хотел сказать о разоренной синагоге, о доме ее сестры и о менеере Виссере, который сидел в концлагерях, но вместо этого сказал:
— Ты права. Сегодня мы поедем на одном автобусе?
— Да, и нам уже пора.
Они вышли из парка и направились к автобусной остановке. Когда кто-нибудь здоровался с ними и хотел остановиться поболтать, они отвечали на приветствие, но решительно продолжали свой путь.
Он посмотрел на часы. Скоро половина второго. Что все-таки делает сосед в сарае? Напрасно они с Розой так сторонятся людей, а уж с соседями общаться сам бог велел. Соседка, кстати, кажется, довольно приятная женщина. Почему он ни разу не попытался поболтать с ней? Ведь слова рождаются так легко, когда перебрасываешься ими через садовую изгородь. И тема всегда найдется: погода, саженцы, новый каток для выравнивания газона, который он покупает, урожай помидоров, такой обильный, что им с женой вдвоем и не съесть. А выбрасывать — грех. Ешь от пуза и хоть залейся питьем… Сейчас снова появилось все, что душе угодно. В природе все идет своим чередом, ее дары прорастают из земли, и уходят в землю, и снова прорастают.
Теперь внизу было тихо. Но свет еще горел. Может быть, сосед лег спать, а выключить свет забыл? Он поднял голову и прислушался, возится ли еще сосед в саду. И действительно что-то услышал — и не поверил своим ушам. Он сел в постели, выпростав руки на одеяло.
— Роза, — прошептал он, — Роза, ты спишь?
Но он уже не сомневался. Сосед насвистывал. Насвистывал мелодию, которая тогда, во время оккупации, у всех навязла в зубах, от которой некуда было скрыться… Он знал несколько слов этой песни: "Die Fahnen hoch, die Reihen fest geschlossen, SA marschiert…"[5]. Такая мерзость, а ведь запомнилась! Сосед свистел тихо, сквозь зубы, словно таясь от людей.
