Ваут уже ждал меня на вокзале Амстел.
— Я переговорил с дядей Ханнесом, — сказал он. — Завтра утром он зайдет за тобой.
Я не спросила, кто это — дядя Ханнес. Он словно бы считал его моим родным дядей — что ж, пусть будет так.
— Кроме этой сумки, у тебя ничего нет? — спросил Ваут.
— Есть еще чемодан с одеждой, — ответила я, — но он остался на Ветерингсханс.
Ваут обещал сходить за ним.
На следующее утро на остановке автобуса, на Суринамеплейн, я встретила дядю Ханнеса. Это был старик с красным, обветренным лицом в мелких морщинах. Чемодан с одеждой был у меня с собой. Сумку я оставила у Ваута. Я не знала, куда мы идем, да и не спрашивала ни о чем. Видела только, что мы выехали за город и наконец попали на проселочную дорогу, по обеим сторонам которой тянулись выгоны.
На одном из перекрестков дядя Ханнес сделал мне знак, и мы вышли. Автобус быстро покатил дальше. Дядя Ханнес вытащил из-за дерева велосипед. Привязал на багажник мой чемодан.
— Иди по этой дороге, — сказал он, — до пятого хутора. — Он кивнул мне и сел на велосипед. Я стояла на перекрестке и смотрела ему вслед; на багажнике ерзал мой чемодан. Вдали в облаке пыли исчез автобус. Видимо, было часов двенадцать, потому что солнце стояло в небе очень высоко. Над лугами струился горячий воздух. Я пошла по следам велосипеда дяди Ханнеса, солнце пригревало мне голову и спину. Хорошо, что старик захватил мой чемодан — дорога до пятого хутора оказалась очень длинной.
На пороге дома стояла старая крестьянка.
— Входи, — сказала она.
В низком, темном помещении за длинным столом сидело множество людей. Во главе стола сидел дядя Ханнес. Кто-то придвинул мне стул и поставил кружку молока. Молоко было холодное. Посредине стола стояло большое блюдо с бутербродами. С блюда каждый брал себе сам. Женщина, сидевшая рядом со мной, положила несколько бутербродов на мою тарелку.
— Тебе надо поесть, девочка, — улыбаясь сказала она.
У нее были темные волосы, собранные в тяжелый узел на затылке. Меня поразили ее руки — изящные, с длинными тонкими пальцами и ухоженными ногтями. Это были руки женщины, которая в пятницу вечером расстилает на столе белую камчатную скатерть, расставляет серебряные молитвенные бокалы и бутылку вина, накрывает праздничный хлеб вышитой салфеткой. Я вспомнила маму, как в пятницу вечером она накрывала праздничный стол и как мы в нашей светлой, такой уютной комнате ждали, когда отец вернется из синагоги. Тогда глотком вина и кусочком хлеба мы открывали празднование субботы.
