Всё то же, всё те же.
Вот только человека в низко надвинутом капюшоне и с посохом паломника, сидящего в дальнем углу он ни разу больше не видел…
Теперь в том углу садился Томас, заказывал миску жареной свинины, кувшин вина, и сидел допоздна, а потом уходил спать, чтобы на рассвете отправиться обратно.
Корчмарь привычно кивнул Томасу, когда тот вошёл, тот кивнул в ответ. Братья-разбойники не обратили внимания на вошедшего, занятые своими разговорами о том, кто кому и что должен. Томас уселся на привычное место и достал письменные принадлежности. Он даже не заметил, как перед ним появились миска со свининой и кувшин вина. Ветерок навеял тему:
Вольный странник: гонит пыль,
Не идёт в людские руки,
То ли сказку, то ли быль
Шепчет сбивчиво от скуки,
То ли песню, то ли стон
Напевает в чистом поле,
Вдаль несёт вечерний звон
С монастырских колоколен,
Гриву треплет у коня,
И, теряя даром время,
Травы в пояс наклоня,
Всё цепляется за стремя…
Ну вот, подумал Томас, пока можно отложить в таком виде, потом немного подшлифовать — и готово. Он довольно откинулся на спинку скамьи, потянулся, поднял голову и неожиданно встретился взглядом с блеском глаз из-под низко надвинутого капюшона.
Что-то рухнуло — то ли миска на пол, то ли сердце в пятки…
Какое-то время Томас сидел неподвижно, кажется, не дыша, затем резко втянул в лёгкие воздух — и неожиданно успокоился. Всё-таки не один год ждал он этой встречи, ждал — и готовился… Вот только знать бы, к чему… Не один год…
— Двенадцать лет.
— Что? Ах, да. Двенадцать лет.
Некоторое время оба молчали, глядя друг на друга. В корчме наступила полнейшая тишина, даже братьев-разбойников не было слышно.
Томас опустил глаза…
— Тогда, после нашего разговора, я просто не знал, что и думать… И верил и не верил. Сколько ходит историй, и устных, и записанных на бумаге, о таких сделках… О том, как Некто даёт простому человеку всё, что тот ни пожелает — славу, богатство, что там ещё, в обмен на душу. Если другим так везло, то чем хуже я? Мальчишеская глупость, самонадеянность… Ничто не даётся даром, это я понимал и раньше. Потом я понял, что и цена цене — рознь. А я к тому же и цену-то не знал… Правду говорят, неизвестность — хуже смерти.
Томас говорил и говорил. Сбивчиво, глядя в стол, не смея поднять глаз.
Человек в капюшоне молчал и слушал.
— Некоторое время спустя я всё же начал успокаиваться. Во-первых — что-то, где-то, когда-то… Скоро — не скоро… А стихи ведь стали получаться не в пример лучше прежнего… Я бродил по свету, жадно впитывал всё происходящее, и — писал, писал, писал! Всё, что я видел, о чём слышал — всё переносилось на бумагу. Появилась известность. Появились поклонники и покровители. Я спешил жить, спешил писать. Спешил сделать как можно больше. Я ведь не знал — когда?!!
