Томас помолчал, собираясь с мыслями. Тишина в корчме звенела миллионами цикад. Здесь не было никого, кроме них. Да и во всём мире, скорее всего — тоже… Томас нервно сглотнул и продолжил. Он спешил выговориться, сбросить напряжение, накопившееся за годы молчания.
— Я не обзавёлся семьёй, не построил дом, не вырастил детей… Я боялся, что когда врасту корнями в землю, в близких, как раз и придёт время, и это будет слишком больно и для меня, и для кого-то ещё… Я бродил и писал… И каждый год, в один и тот же день я приезжал сюда. Срок назначен не был, но я понимал, что всё произойдёт именно в этот день. Только вот — какого года? Садился на это место и ждал. Я знаю, что рано или поздно платить придётся за всё:
Но каждому воздастся по делам.
И Некто, отделив козлищ от агнцев,
Поэтов и пророков — от мерзавцев…
Нет: дав свободу сброшенным телам
Построит души лагерный конвой
И разведёт по разным казематам.
Ведь Рая нет — ни пешим, ни крылатым,
Но Ад — в душе — у каждого — он свой…
Томас ещё немного помолчал.
— Мне не стыдно за свою жизнь. Я жил, как умел. Называйте цену. Я готов платить.
Человек — человек? — в капюшоне молчал. Как и в прошлый раз, он просто сидел, и нельзя было понять, то ли из-под капюшона незаметно и внимательно наблюдает за Томасом, то ли просто дремлет.
Пауза затягивалась. Томасу ужасно хотелось поёрзать на скамье, устроиться поудобнее, ему казалось, что сидит на этой скамье он уже двенадцать долгих лет, всё тело у него невероятно затекло и совершенно необходимо срочно переменить позу…
— Мне больше нравится другое:
То ли небо на землю стекло,
То ли небо — над миром стекло,
То ли просто исходит слезами
На скрещеньи небесных дорог
Престарелый языческий Бог,
С голубыми когда-то глазами…
Казалось, под капюшоном мелькнула мимолётная улыбка…
Томас шумно сглотнул. Слова паломника вновь прозвучали неожиданно.
— Знаешь, а ведь, в сущности, ты мне ничего не должен. Никто не может дать человеку сверх того, что Бог уже вложил при рождении. Только человек такое существо, что не всегда знает о том, что в него вложено. И не всегда умеет этим распорядиться. Иногда ему просто не хватает уверенности в себе. Вот так. Ты знал, что Дар у тебя есть. В тебе не было уверенности. Я лишь слегка подтолкнул тебя. Чтобы ты поверил. Не мне поверил — в себя. Ты же знаешь, что люди, как правило, в первую очередь верят другим, и только потом — себе. Вот и всё. Ты, наконец-то — поверил. И стал тем, кем должен был стать. Поэтом. Твои стихи — и есть твоя плата. Да к тому же — каюсь, как ни нелепо это звучит… Я ведь заставил тебя двенадцать лет думать о расплате. Кто-нибудь более слабый наверняка сошёл бы с ума или наложил на себя руки. А ты — выдержал. Мы в расчёте, Томас. Мне не нужна твоя душа, она — в твоих стихах. А семья, дом… Ты ведь бродяга по жизни, и сам это прекрасно знаешь! Такие, как ты, не заводят ни семьи, ни дома. Их удел — бродить по миру и писать. Без таких, как ты, мир был бы гораздо беднее. Прощай, Томас!
