Положение Била было не из завидных. Выбрать самого себя значило открыто признать то, с чем он всегда мысленно соглашался, когда об этом вслух говорили другие: что никто из сослуживцев не может сравниться с ним ни в находчивости, ни в летном искусстве. Более того, ему приходилось, отбросив ложную скромность, постоянно убеждать самого себя, что он действительно лучше других, чтобы как-то успокоить свою совесть, ведь он прекрасно понимал — ему просто отчаянно не хочется погибать, а все рассуждения о том, что тот, кто полетит, подвергнет себя еще большей опасности, чем те, кто остается, — всего лишь самообман. Даже если риск и вправду так велик, какой летчик откажется испытать судьбу? Он помнил, с какой неприязнью отзывались об одном очень видном офицере, который недавно удрал на материк, повинуясь приказу начальства и чувству долга перед родиной: он не мог допустить, чтобы страна лишилась столь выдающегося военного специалиста. Можно не сомневаться, что история о том, как подполковник Бил отдал себе приказ лететь, будет пересказываться с презрением (и не только в их гарнизоне) до конца его дней. А если его обнаружат патрульные самолеты японцев или дышащий на ладан мотор заглохнет где-нибудь над Филиппинским морем, ее будут помнить до тех пор, пока будет жив хоть один из воевавших на Батанах. И все же это было единственно правильное решение. Врожденные свойства характера и военная выучка помогли подполковнику Билу успешно справиться с этой деликатной проблемой; это был тот счастливый случай, когда сознание с его пониманием долга заставляет заявить во всеуслышание готов, а подсознание, хранящее столь любезное сердцу каждого человека идеальное представление о самом себе, тихо шепчет: ты должен.
Короче говоря, он полетел сам. И сумел благополучно доставить секретные бумаги на Минданао, за что его наградили «Серебряной звездой». Вскоре Билу присвоили звание полковника и послали в Австралию — нужно было срочно создать истребительную авиацию ПВО дарвинского порта. Около месяца он воевал на Новой Гвинее и, говорят, сбил два японских самолета. Потом его перевели в Седьмую воздушную армию, и в мае он стал бригадным генералом. В июле его вызвали в Вашингтон, а в сентябре или октябре послали с секретным заданием в Колон-Бешар.
Скорее всего, именно в Колон-Бешаре генерал резко пошел в гору. С каким заданием его туда посылали, Росс не знал; то, что и он этого не знает и никто, включая самого генерала, об этом никогда не упоминает, свидетельствовало о том, что задание было наисекретнейшее и затрагивало сферы большой политики. Впрочем, из промелькнувших в печати сообщений и случайных разговоров полковник Росс знал, что до того, как Колон-Бешар стал одним из многих пунктов службы перевозок ВВС на пересечении воздушных путей в северо-восточной Африке, там была французская военная авиабаза. Аэродром был построен прямо у подножия гор, в трехстах милях южнее Орана.
