Да, страшное было время, думал полковник Росс. Весь январь и февраль подполковник Бил снова и снова собирал из обломков П-35 (эти самолеты устарели еще до начала войны) и каким-то чудом вылетал на разведку с самодельного аэродрома на Батанах. Нередко полеты заканчивались аварийной посадкой. Бросив самолет, Бил добирался до своих и сообщал о перемещениях противника, всякий раз лишь подтверждавших, что поражение полное и они обречены. Наверное, генерала Била и по сей день мучают воспоминания о событиях той поры — настолько страшных, что остается лишь поражаться, как человек в состоянии такое выдержать. Вспоминался в первую очередь даже не страх перед гибелью, а омерзение из-за невыносимых условий быта, когда днем думаешь только о еде, когда не в состоянии держаться на ногах от слабости; генерал Бил рассказывал Россу, что, страдая от дизентерии, он перед вылетом на смертельно опасные задания набивал брюки комбинезона старыми газетами.
И все же в глубине души полковник Росс подозревал, что многое в той жизни — включая и то, о чем генерал Бил сейчас не мог вспоминать без содрогания, — нравилось тогда подполковнику Билу, хотя, если сказать ему об этом сегодня, он искренне удивится, а может быть, и возмутится. Мало кто наделен даром читать в собственном сердце, и генерал Бил — не исключение; вряд ли, при всем желании, он в состоянии рассказать о себе больше того, что мы сами можем узнать по его поступкам.
В самом деле, если взглянуть на положение, в котором оказался подполковник Бил полтора года назад, с другой стороны, нетрудно догадаться, что такая жизнь не могла не приносить ему морального удовлетворения. Кто, кроме него, смог бы собрать этот П-35 и поднять его в воздух? Кто еще сумел бы ускользнуть от японских патрульных самолетов? Кому еще удалось бы, не свернув себе шею, посадить подбитый самолет и через несколько дней снова вылететь на нем в разведку? Несмотря на весь ужас и кажущуюся безысходность положения, его, несомненно, должна была тешить мысль о том, что он сделал все возможное и невозможное в столь сложной ситуации, не дрогнул — или, во всяком случае, не показал своего страха — перед лицом смертельной опасности и, несмотря ни на что, выстоял до конца.
А ведь и тут он был поставлен перед выбором очень и очень непростым, и Бил знал, что снова оказался на высоте. В середине марта потребовалось переправить на остров Минданао секретное Донесение на последнем П-40, еще способном подняться в воздух. Тут нужен был доброволец. Если летчику удастся выполнить задание, он спасется — один из всех. Это был не Бог весть какой шанс, но все же шанс. И к тому же единственный. Решить, кто должен лететь, было нелегко, хотя, с другой стороны, ответ был очевиден с самого начала. Вряд ли такой раздолбанный самолет долетит до Минданао. Но лететь должен пилот, у которого больше шансов справиться с заданием. Он должен воспользоваться этой последней возможностью, но при этом бросить товарищей на произвол судьбы; он обязан сделать эту попытку уцелеть и наслаждаться потом всеми радостями жизни: благополучием, комфортом, вкусной пищей, получать чины и награды. Решать предстояло подполковнику Билу, который знал, что никто не справится с этим полетом лучше, чем он.
