— Нас может останавливать, задерживать припай. Пока он не распадется, ходу нам не будет. Что ж, будем ждать.
В районе Тобседы припайный лед уже распался. Шторм утих, ветер неблагоприятный, северо–западный, три–четыре балла. Море еще не успокоилось, волна большая. Смотрим на карту… Сейчас Буторин примет решение — сниматься с якоря или нет. Но в том, что капитан «Щельи» не допустит серьезного просчета, выберет из всех возможных вариантов наилучший, я не сомневаюсь. Не будь у меня этого неколебимого убеждения, я сидел бы сейчас в своей квартире в Архангельске, а не в каюте «Щельи». Склоняясь над картой, Буторин знает, что «его экипаж», очень мало смыслящий в навигации, готов идти «встречь солнцу» напролом, только бы не стоять на месте. А нам предлагают вернуться в Архангельск!
Там, в Тобседе, у меня появилось ощущение, что «Щелью» окружают тени русских поморов, бесстрашных «мореходцев». Им не всегда удавалось пройти по «мангазейскому ходу» за одну навигацию, в отдельные неблагоприятные годы они зимовали в пути. Экипажи гибли от холода и цинги, суда пропадали без вести.
Теоретически и «Щелья» могла встретить неодолимую для нее в течение круглого года ледовую преграду, но где–то гораздо восточнее, за Печорской губой, может быть, в Карском море. Зимовать мы не собирались, в случае неудачи вернулись бы в Архангельск. Но если бы мы из Тобседы повернули обратно, нас бы преследовал беззвучный язвительный смех древних поморов.
Выходим наконец из Тобседы.
Среди плавучих льдов Буторин чувствует себя как дома. Он словно взвешивает взглядом каждую льдину. «Щелья» в его руках превращается в маленький ледокол: иногда, не сбавляя хода, он бросает ее на стык между двумя льдинами, и она со скрежетом протискивается из одного разводья в другое. Ледяное поле еще за горизонтом, а Буторин уже видит его, по отсветам на облаках определяет ледовую обстановку.
Когда мне приходится вести «Щелью», обхожу с «запасом» каждую льдину, даже маленькую. Впереди — участок сплошного льда, его можно обойти слева и справа. Но как в сказке: пойдешь направо, под берег — налетишь на мель, налево — угодишь в ловушку. Только у сказочного витязя было преимущество: он мог стоять на распутье и раздумывать сколько угодно, а тут каждая секунда на счету…
— Дмитрий Андреевич!
Он поднимает голову, взмахом руки указывает, куда сворачивать. И, конечно, не ошибается.
В течение суток я сделал в своем путевом дневнике такие записи:
