Некоторые из них до сих пор пытаются сопротивляться и никак не могут приспособиться к новой эпохе. Их музыка дребезжит, как кастрюля, привязанная к хвосту обезумевшего пса. Они больше не находят поддержки в обществе, в котором их презирают. Из страха перед законом уже не раздают оплеухи направо и налево, ведь женщины больше не боятся говорить, жаловаться, изобличать такое поведение мужчин. Отцы, виновные в кровосмесительстве, предстают перед суровыми судьями, и им не могут помочь никакие адвокаты. Жены подают жалобы на своих мужей за изнасилование. Бывшие мужья рвут на себе волосы, пытаясь понять, в какой момент они сваляли дурака. Бал безнаказанных подошел к концу, и каждый ищет свое место на новой шахматной доске, где всем заправляет пресловутое равенство. Женщина-пилот дальней авиации наводит ужас, многие не помышляют даже шепотом заговорить с женщиной-главой крупного завода, женщиной-профессором университета, женщиной-комиссаром полиции, женщиной-хирургом, женщиной-культуристкой, да иногда и с обычной торговкой рыбой, лихо управляющей своим грузовичком, ведь и она может отругать за щетину на подбородке. Женщины-самцы готовы торговаться, меняться, но ничего не давать даром, иначе им кажется, что они становятся похожими на салонных пуделей, которых приобретают лишь для украшения интерьера.
Наступило время, внутри которого у каждого из нас появилось время собственное, время параллельное. Постоянно идя на уступки, так как я всегда ненавидел главенствовать над кем-либо, я все же оставался на плоту былых времен. Вместе с управляющими плантациями, с торговцами-оптовиками с берега моря, женщинами, торговавшими в крошечных лавчонках, а также с бутылкой рома, который оставлял место для механизированной уборки сахарного тростника, для индустриальных зон, расположившихся в городских предместьях, для магазинов самообслуживания и все для того же рома, разлитого по бутылкам межнациональными компаниями. Ника же мечтала любым способом уйти из этого времени, даже если она и ценила местный колорит. Мы превратились в две иллюстрации одной и той же страны, что заставляло нас постоянно сталкиваться лбами. Я выбрал лагерь незыблемых традиций, потому что я не знал ничего другого. Ника рвалась вон из круга, очерченного предками. При этом ее ненависть, прилипчивая, как пиявка, не имела ничего общего с новым временем, в котором бывшие супруги, обзаведясь новыми семьями, разлетались в разные стороны так же легко, как невесомые перышки, танцующие на ветру.
