Шевеля губами, Долгор снова пересчитала содержимое банки — слишком много для Тангута, слишком мало для задуманного. «Оёяа-а…»
За всю жизнь она несколько раз была в райцентре и лишь однажды — в городе. Младшая дочь давно звала нянчить правнука, квартира, писала она, со всеми удобствами, места хватит. Три года назад, когда косматая старуха-тоска принялась за свое, Долгор наконец дала согласие, и за ней приехал на белом автомобиле внук, нарядный и красивый, будто вышел из телевизора. Сняв пиджак, внук стал заколачивать окна — Долгор зажала уши руками.
Поседевшая младшая дочь жаловалась матери на здоровье, на сердце, рукавом цветастого халата утирала слезы. И все говорила о родном селе, доме, вспоминала степь, ее цветение и запах, как в детстве она с сестрой ходила копать саранки… Они сидели на кухне, две старушки, держась за руки. Невестка возле раковины чуть громче, чем следовало, гремела посудой. Дочь некрасиво сморкалась в платок, вспомнив сестру, залилась слезами. Долгор немного покоробило, что дочь ни разу не сказала о старшем брате, будто его никогда не было. Но не подала виду, успокоив себя тем, что тогда, в 41-ом, та была маленькой и глупой.
Город Долгор не нравился — шумно, пыльно, много незнакомых людей. Дальше крайнего подъезда она не показывала носа. «А бабушка скоро выйдет из больницы?» — картавил ее правнук по-русски. Она не знала, что ответить четырехлетнему ребенку, игравшему в песочнице. Однажды Долгор, разморенная полуденным солнцем, вздремнула на скамеечке, а когда очнулась, не обнаружила в песочнице правнука. Она испугалась и, задыхаясь, поковыляла к следующему, точно такому же многоэтажному дому. Мешая русские и родные слова, она пыталась что-нибудь узнать. Мальчиков много, отвечали ей, и все маленькие. Может, он был на велосипеде, а может, в панамке? Долгор шла дальше, куда ей показывали, пока не поняла, что потерялась сама. Это был район новостроек, высотных домов-близнецов одинакового роста, расцветки, одинаковых балконов и пустырей. Она заходила в похожие подъезды, тыкалась в похожие двери — выглядывали удивленные, хмурые люди, спрашивали фамилию, номер дома, квартиры, улицу, микрорайон… Она не понимала. Она задыхалась. Дома обступали со всех сторон, закрывали солнце. Город был против нее. Давным-давно до войны она заблудилась в лесу, собирая смородину. Ноги горели от царапин, лицо — от комариных укусов, за каждым кустом, деревом чудился зверь, сухие ветки под ичигами оборачивались змеями… Она ходила по кругу, с ужасом возвращаясь на ту же тропу со звериным пометом, может, медвежьим?.. Долгор дико закричала, плачем пропоров чащобу. Откуда-то ответили, и она пошла на голос… Здесь же окружали люди — это было пострашнее. Ей вежливо говорили «нет» и шли мимо. Кричи не кричи: в городе она чужая. Нельзя даже постучаться и попроситься на ночлег. День незаметно угасал, люди разбрелись по своим этажам-клеткам, зажглись окна…
