Следующая весточка пришла в июле. В долине потемнел снег. И сам Тангут выглядел в лучах безжалостного солнца неряшливо, в грязных проплешинах, с покосившимися изгородями, которых давно не касалась мужская рука. К тому времени в селе знали, что означает казенная бумага. — не в одном доме раздались жуткие завывания женщин, раненных несправедливостью во- ы. Долгор утешали вяло: не убит же, в самом деле! Значит, отыщется… А паренек по фамилии Шалбаев, последним из тангутцев видевший Матвея, высказал предположение, что ее сын с его светлой головой выполняет секретное задание командования, возможно, в тылу врага. Но слово «пропал» — Долгор тщетно подбирала схожий, но помягче его перевод — уже посеяло первые семена бессонницы…
Когда умер Сталин, всем, даже мальчишкам, стало ясно, что Долгор зря подолгу смотрит в сторону реки. «Хосороо!»[7] Пропал — все равно что сгинул.
«Нет! Нет! Нет!» — кричала она в темноте в лицо зевающей старухе, что давила ей грудь.
Бог мой, какие только мысли не приходят безлунной ночью!
Люди, сколько стоит билет до войны?..
Старая Долгор пересчитала сбережения. Очков она никогда не носила, и мелочь различила на ощупь. У нее было своеобразнее зрение: она могла не увидеть человека в трех шагах, но зето хорошо разглядеть его далеко в степи. Долгор никогда не носила очков: зачем? Свой двор и улицу она знала на память, могла пройти с закрыты ми глазами из конца в конец, а то, что творится в телевизоре — удивительном изобретении умных людей, — проще расспросить Пылжид.
На умных людей и была надежда. Ей обязательно помогут, растолкуют, возьмут за руку, если надо, — так было заведено в Тангуте, а значит, во всем мире.
…Вместе с мелочью получалось совсем неплохо. Она опрокинула жестяную баночку из-под леденцов — тяжелые рубли и пятаки, грохнув, придавили зеленовато-синий ворох — Долгор ощутила себя богачкой. От пенсии всегда оставалась трешка-другая, которая незамедлительно откладывалась в буфет, в жестяную баночку. Но летом Долгор потратилась на крышу — прохудилась, зазеленела по краям, прогнулась, пришлось дать плотникам на расходы и водку. Пылжид, которая отлучалась в соседнее село к родне, позже отчитала Долгор: надо было идти в сельсовет, а не поить заезжих пьянчуг за несколько приколоченных досок. Она даже порывалась нагрянуть со скандалом к шабашникам, они жили в заброшенной избе возле фермы, но те, получив расчет за ремонт коровника, уже снялись с места.
