Высокий калмыковатый казак сошел с парома, ухватился за тяж, и они вдвоем, подталкивая упрямую лошадь шлеей, вкатили воз на дощатый настил парома.
— Проклятая, как чуть в гору, вот и заозирается и попятится, — глядя в узкие глаза казака, сказал Гордей Мироныч.
Чубатый поправил портупею и осмотрел Корнева с ног до головы. «Чует собака волка», — пронеслось в мозгу партизана. Корнев поднял мальчика на воз и сунул ему вожжи в руки. Не поворачиваясь, он почувствовал на себе пристальный взгляд казака. Казалось, и все, от мала до велика, на пароме разгадали партизана.
Гордей Корнев оправил мальчику рубашонку и застегнул пуговицу на воротнике.
«Сейчас спросит!» Колючий заморозок пробежал по спине Гордея Мироныча.
— Нет ли закурить, служба? С обеда без курева. — Корнов подвинулся вплотную к чубатому.
В этот короткий миг партизан твердо решил: «Спросит — вырву у него клинок из ножен и рубану сначала ближнего, потом дальнего и через борт в воду. Лови тогда зайца за хвост…»
Казак сунул руку в карман.
«Пронесло!»
Гордей Мироныч принял от казака кумачовый, обшитый черными кружевами кисет.
Тихий вечер наплывал с гор. В убогих пристанских домишках люди садились ужинать. В раскрытые окна были видны женщины, дети. Никодим, избушка в тайге встали перед Корневым: «Теперь они тоже ужинают». Голод мучил партизана, но, попав наконец в город, он забыл о голоде. «Бьют — лошадь не вынесет…» Широкая сутулая спина Ефрема Варагушина, в черных кровоподтеках. Сотни таких же, как Варагушин, товарищей с желтыми лицами. Корнева неудержимо потянуло к тюрьме.
Старинная, времен Петра Великого, крепость обнесена толстым земляным валом. Слева крепость огибал Иртыш, справа — горная река Гульба. На крепостном плацу тюрьма, обнесенная белыми каменными стенами.
Партизан смотрел на маленькие зарешеченные окна тюрьмы. Матовые, не пропускающие солнечных лучей стекла холодно и тускло отсвечивали, как бельма слепого.
«Будь ты проклята!»
Гордей Мироныч пошел в слободку. Там, на окраине, жил рабочий кожевенного завода, однополчанин Семен Старцев.
— Слушай… — Семен Федотыч покосился на оконце. — Анисья, выдь-ка на час…
Женщина накинула платок на голову, понимающе улыбнулась мужчинам и покорно вышла.
Старцев помолчал, выжидая, пока жена выйдет на улицу.
— Еженощно, на свету, пачками выводят на берег Гульбы, за крепость…
— Семен Федотыч, ну, а вы?.. Вы-то что же думаете?! Да ведь так они всю нашу головку…
Большое, плоское, все вдавленное как-то внутрь, лицо Семена Старцева с широким приплюснутым носом показалось холодным и чужим. Неприятно топорщилась борода тонкая, рыжая, точно шерсть на корове.
