Парень подбадривал лошадку кнутом, а на топких местах обращался к ней с крепким словом. Рядом с нами бежали рельсы и поезд просвистел, грохоча на великий Запад. Позади, чуть в стороне от дороги, на вершине одинокой сопки стоит здание причудливой архитектуры, а на крыше — громадная каменная фигура красноармейца с винтовкой.
— Говорят, здесь, ух, какие бои были в двадцатом году, — сказал парень. — А это — памятник… Здесь им наши показали…
Я уже знал, что волочаевская сопка скрывает братскую могилу красноармейцев, погибших в одном из самых решительных боев с белыми. За Дальний Восток шли большие торги. Революция заплатила за него дорого. Враги давали еще дороже. В 1920 году, десять лет тому назад, моему колхознику было лет восемь-девять. Он не понимал еще ничего. А в ту октябрьскую ночь в 1917 году ему было лет пять-шесть. Он носил штаны с разрезом спереди и с разрезом сзади, и из обоих разрезов торчали флаги сомнительно-белого цвета.
Парень — член правления коммуны. Он рассказал мне кое-что об ее делах.
Икоровцы, как приехали в Биробиджан все вместе, в мае 1928 года, по первому зову Озета, так и до сих пор держатся все вместе. Раньше они жили на Степном, а в апреле этого года их перебросили сюда, на Волочаевку. Здесь было отделение опытной станции и ликвидировалось. Остались постройки и две тысячи гектаров земли.
— Но биробиджанские тысячи гектаров знаете, что такое?
В Биробиджане лежит около четырех миллионов гектаров. Специалисты клянутся, что каждый клочок земли здесь сулит благоденствие тому, кто за него возьмется с умом. Но людей с умом Биробиджан ожидает от самого сотворения мира, а пока что терпеливо мокнут болота и угрюмо гудит тайга.
— Мы получили две тысячи гектаров земли. Из них распаханных, да и то запущенных, было тридцать три. Мы еще подняли семнадцать гектаров целины. Вот и засеяли пятьдесят. Больше не успели. Поздно нас сюда перебросили.
— Ну, и что? Плохо?
— Зачем плохо? — возразил парень. — Мы живем хорошо. Жить здесь можно. Вот приезжайте в будущем году, посмотрите, что тут будет твориться.
Мы ехали лесо-степью, — пейзаж однообразный и типичный для этого района Биробиджана. Была осень. Трава была скошена. Тянется равнина, похожая на небритую бороду, и больше ничего. А там, вдалеке, лесок…
На дороге показалось стадо коров. Их гнали двое парней в высоких сапожищах, с котомочками за спинами.
— Во! Это наши, — сказал возница. — Завхоз и секретарь. Это они подаются на Хабаровск, — там завтра открывается съезд колхозов, и заодно коров продадут.
