В комнате вновь повисло молчание.
Наконец субчик решился.
— Так вот, — сказал он, — я обязан задать вам несколько вопросов.
— Задавайте, — кротко согласилась Марселина, — но отвечать на них я не буду.
— Придется, — заявил субчик. — Я — инспектор полиции Бердан Пуаре.
Марселина рассмеялась.
— Вот мое удостоверение, — обиженно сказал субчик.
И он издали продемонстрировал его Марселине.
— Оно поддельное, — сказала Марселина. — Это видно с одного взгляда. И потом, если бы вы были настоящим инспектором, то знали бы, что расследование так не ведется. Вы даже не дали себе труда прочесть хотя бы один детектив, разумеется французский, тогда бы вы все знали. Вас можно обвинить в следующих противозаконных действиях: взлом, насильственное проникновение в квартиру, нарушение неприкосновенности жилища.
— Возможно, насильственное проникновение и еще кое-куда.
— Простите? — кротко осведомилась Марселина.
— Ну ладно, — сказал субчик, — я безумно втрескался в вас. Едва вас увидев, я сказал себе: я больше не смогу жить на этой земле, если не поимею ее, и тут же добавил: если не поимею ее как можно скорей. Я не могу ждать. Я страшно нетерпелив, такой уж у меня характер. И тогда я сказал себе: сегодня вечером я обрету свое счастье, потому что божественная[*] — это вы — будет одна-одинешенька в своем гнездышке, так как все жильцы дома этого болвана Турандота, включая и его самого, пойдут в «Золотой петух» восторгаться дрыгоножеством Габриеллы. Габриелла! (молчание). Смешно (молчание). Поистине смешно.
— Откуда вы все это знаете?
— Но ведь я же инспектор Бердан Пуаре.
— Хватит заливать, — сказала Марселина, резко переменив словарь. — Признайтесь, что вы — фальшивый легашник.
— Вы считаете, что легашник — как вы изволили выразиться — не способен влюбиться?
— В таком случае вы просто круглый дурак.
— Что ж, не все полицейские мудрецы.
— Но вы — дурак в квадрате.
— И это все, чем вы можете ответить на мое признание? На мое признание в любви?
— Уж не воображаете ли вы, что я лягу в постель только потому, что меня попросили?
— Я искренне уверен, что в вонце концов мое личное обаяние не оставит вас равнодушной.
— Сколько же глупостей приходится выслушивать в жизни.
— Вот увидите. Недолгая задушевная беседа — и сила моего обаяния подействует на вас.
— А если не подействует?
— Тогда я на вас наброшусь. Все просто.
— Что ж, набрасывайтесь. Попробуйте.
— О, время еще есть. Лишь в крайнем случае я прибегну к этому средству, которое, надо признаться, в определенной степени противоречит моему самосознанию.
