Бенедиктус сел около меня, и, собравшись с мыслями, я рассказал ему все.
– Ах, – воскликнул он, – но ведь это ужасно! Кто же эта таинственная личность, которая, кажется, все знает, везде присутствует и всем управляет?
Я ничего не ответил, слишком утомленный, чтобы разговаривать дальше. Бенедиктус заметил это и проводил меня в мою келью, где заставил выпить чашу вина и съесть кусок дичи. Поужинав, я лег и заснул укрепляющим сном.
На другой день Бенедиктус сообщил мне о смерти аббатисы, но не передал никаких подробностей.
Мрачный и взволнованный, спустился я в лабораторию, намереваясь непрерывной работой восстановить нарушенное душевное равновесие.
* * *
Несколько недель спустя после описанных событий, Бенедиктус известил меня о бывшем у него с приором разговоре величайшей важности. Осторожно, понемножку, он прозондировал его; не встретив, однако, ни малейшего негодования, он стал смелее и открыто попытался подкупить его. Приор, хотя, по-видимому, и поддавался соблазну, все-таки еще колебался, но Бенедиктус считал себя близким к цели.
В это время я часто встречал в аббатстве отвратительного монаха, с жестоким выражением в глазах; он много беседовал с Бенедиктусом и казался очень близким приору, рекомендовавшему его моему другу. Как будто, даже я видел уже где-то эту гадкую личность, но где, не мог вспомнить.
Однажды вечером Бенедиктус сказал мне:
– Пойдем со мной к приору. Надеюсь, что разговор будет решительный.
Он спрятал под рясой тяжелую шкатулку с золотом, и мы направились в ту комнату, где происходило мое первое свидание с приором, когда я объявил ему о реабилитации Эдгара.
На этот раз наш достойный приор сидел перед столом, заваленном листами пергамента, которые он рассматривал при свете стоявшей около него лампы; на скамейке сидел на корточках карлик, подпирая обеими руками заостренный подбородок. Эдгар поставил шкатулку на стол и открыл ее.
– Это для вас, – заговорил он, – если будете говорить, и вторую, такую же, я дам в тот день, когда вы исчезнете. А теперь решайтесь: имя главы, его имя! Имя его! – взволнованно повторял Эдгар.
Приор вперил алчный взор в золото, из которого, при свете лампы, искрился красноватый отблеск.
– Имя его… – он остановился, а мы сидели, затаив дыхание, – имя его граф Лотарь фон Рабенау, – тихо проговорил приор.
– А! – воскликнул я, ударив себя по лбу. Теперь я узнал, где видел этот огненный взор, слышал этот чарующий голос.
– Он… он! – повторял Бенедиктус, с горящими глазами. – Светский человек, не имеющий никаких монашеских прав. Увидим, останется ли он здесь приором.
