ЗК-5 | страница 9
«Ну, девка, ну, онкилонка! Я ее уговаривал, уговаривал, она, наконец, пришла ко мне и сразу в бутылку: штопора нет, презерватива нет! Вы не подумайте, — весело смотрел он на Салтыкова. — Меня все любят. Хотите, позвоню, Юля сразу все бросит и прикатит ко мне хоть на край света. Крошечная, ладная, жует, как корова, ну, я имею в виду, что она вегетарианка. Такая вот крошечная, а съедает в день по три сочных вязанки сена. И Маринка, если позвоню, приедет. У нее на все свой взгляд. Я однажды собирался на похороны, она звонит: „Можно, я тоже приду?“ Я говорю: „Зачем?“ А она говорит: „У меня без дела черный сарафанчик валяется“. Настоящая онкилонка. А Света, вы ее не знаете, строже. Стесняется раздеваться при свете. „Нет, нет, у меня под грудью татушка“. И все такое прочее. А колола, наверное, не стеснялась». И закончил: «У меня на днях день рождения, вот и решил провести его на свободе».
«Чем пробавляетесь?»
«Циркульными стихами».
«Циркулярными?» — переспросил Салтыков.
«Я что, похож на чиновника? На какого-нибудь Кистеперого? — удивился бритый. — Слышали, едет в АлтЦИК чиновник из Москвы? Вот он, наверное, циркулярный. А у меня стихи — циркульные. — И пояснил, наконец: — Рябокобылко я, потому и печатаюсь как Рябов. Кровь татарская, но насквозь русский. Циркулем работаю».
«Это как?»
«Ну, журналы мод, светская хроника. Берешь обычный чертежный циркуль, и, не примериваясь, без умысла, как природа подскажет, шагаешь по страницам от строчки к строчке. Это и есть циркульная поэзия. В ней все живое. Никакой этой романтики, химически выверенное чувство».
«Прочтете что-нибудь?»
«Да вы не поймете. Я ведь традиционалист».
«А вы прочтите».
«Ну ладно».
Рябов (Рябокобылко) закинул бритую голову:
И закончил, понизив голос:
Ряд волшебных изменений…
Салтыков понимающе покачал головой.
— Ну, традиционалист, это понятно. А почему — стихи?
— А, — так же понимающе кивнул поэт (Рябокобылко), — вы, наверное, Пушкина любите.