Юлия Сергеевна уселась за пасьянс. Зазвонил телефон.
— Жив Ким. Жив курилка. Мне только что позвонил Олег. Мол, Ким у меня в мастерской, сегодня ночевать не придет, но ты не волнуйся — пить мы ему не дадим. Разве что пивка… Но ему ведь и пивка нельзя.
— Кима надо спасать.
— Как?
— А где эта мастерская?
— Какая разница?
— Она на Полянке, да? — Юлия Сергеевна вспомнила двухэтажный особняк во дворе — приют искусств и возлияний. — Мы как-то с тобой туда за Кимом заезжали.
— Может быть.
— За ним надо ехать.
— Это совершенно бессмысленно. И потом, зачем мне лишние унижения? Он ведь не постесняется закатить при всех безобразную сцену. Скажет, что я за ним слежу, что пытаюсь прятать его себе под подол, а он — вольный человек. Они ведь жен не стесняются, мы для них как бы не люди, а семья — только обуза. Там все уж давно холостяки. Жены с ними не уживаются. Не хочу я туда ехать.
— Да, конечно. Я понимаю. Подождем. Ты только не плачь.
— Я не плачу. У меня просто насморк аллергический. Наверное, на нервной почве.
Ну что же — все правильно. Любочка не несет ответственности из мужа, а она несет. Она мать, ей и суетиться. До метро Юлия Сергеевна добежала бегом. Можно было поймать машину, но как укажешь шоферу правильный адрес? К мастерской она могла танцевать только от печки. Доехать до станции «Полянка», а там, как говорил Ким, «огородами, огородами и к Домбровскому». Такую звучную фамилию носил этот признанный только в очень узких кругах гений, мудрец и пьяница — Олег с Полянки.
Там церковь рядом. Юлия Сергеевна не столько рассмотрела ее в первый приезд, на улице тогда тоже было темно, сколько почувствовала, как гору рядом, как тепло от давно протопленной печки. Конечно, глаз уловил некие архитектурные подробности, и услужливое сознание облекло их в слова: живописный антаблемент, кокошники, фигурные фронтоны с пальметками — словом, добротный XVII век. Она была уверена, что сразу почувствует, что церковь именно та, нужная, а дальше в ста метрах в переулочке двор с неприметным особнячком.
Дом был стар, правое крыло вообще пустовало, а в левом томились какие-то убогие, истово ожидающие переселения, жильцы. Именно в правом, пустом крыле находилась обитая жестью дверь, а за ней коленом изогнутая лестница. Выбежав впопыхах из дому, она не подумала, как попадет в мастерскую. Дверь наверняка закрыта, и стучаться в нее бесполезно. Может быть, ее ждет жалкая участь дожидаться сына на улице? И вдруг неожиданный подарок судьбы! Обитая жестью дверь сама распахнулась и словно вытолкнула во двор молодую пару. У женщины на руках был ребенок. Подвальная темнота еще слала какие-то отдаленные выкрики, последний был: «Просто захлопни!»
