А реабилитант стонет, извивается, просит лекарств, хотя бы обезболивающих, промедола или трамала.
– Может ему правда плохо? – говорит Ройзман. – Ломка же.
– Да врет все! – отвечает Дюша. – У тебя похмелье было? Вот, ломка не тяжелее, чем похмелье. Ломка от слова «ломать комедию». Врет.
Эта сцена похожа на те минуты из ройзмановского детства, когда отец порол его. Порол только за вранье, но больно. Жестоко, но по любви. До синяков, но для его же пользы.
Так, наверное, и надо относиться к этим, не поймешь, то ли врагам, то ли отравленным детям: если наркоман врет что-то, просит дозу, хитрит, плачет – тогда он говонокур, нарколыга и предатель, достойный только презрения, наручников и даже битья. Если переламывается вопреки страданиям, борется, терпит – становится в глазах Ройзмана человеком, который был отравлен оккупантами и предателями, а теперь достоин сострадания.
Эту мысль Ройзман не формулирует. Это даже не мысль, но чувство, которое ляжет в основу реабилитационных центров фонда «Город без наркотиков».
Реабилитационный центр открылся вскоре неподалеку от Екатеринбурга в поселке Изоплит. Надо же было назвать поселок в честь изоляционной торфяной плиты. В советское время была там маленькая фабрика, производившая эти плиты. К 2000-м годам закрылась. Остались одноэтажные или двухэтажные домики на несколько квартир, гаражи, десяток улочек, пересекающихся под прямым углом, сосновый лес, тянущийся до озера Шарташ, да еще кладбище посреди сосен. В 90-е годы стали продавать в Изоплите участки и строить дачи. И один дачник посадил даже у себя на воротах скульптурных львов в натуральную величину.
Реабилитационный центр расположился в одноэтажном здании, где прежде бог знает что было, вероятно, клуб поселковый или барак – архитектура у дома была коридорная и невозможно представить себе, для какого человеческого занятия предназначенная.
Сделали, конечно, ремонт, но некрасивый. Нарочно некрасивый. Во-первых, потому, что не было денег, и бюджет Фонда составлялся из личных пожертвований Варова, Ройзмана и Кабанова. А во-вторых, некрасивый потому, что посчитали нужным держать наркоманов в строгости, без излишеств. Посчитали, что просто чистые стены, не пожелтевший от паров йода потолок и просто отсутствие вони – это уже прекрасные условия для людей, прибывших из наркопритонов.
Первых реабилитантов привозили силой. Некоторых родители уговаривали. Некоторых скручивали, сажали в машину и везли к Ройзману. Некоторых не сажали даже, а кидали в багажник. А в дверях Фонда встречали наркомана крепкие парни и тащили к Ройзману. Если наркоман пытался держаться дерзко, его запугивали. Ройзман говорил, например, что вот, парень, у тебя в кармане наркотики, сейчас мы сдадим тебя отделу по борьбе с наркотиками, выступим понятыми, и поедешь ты в тюрьму на семь лет, хочешь? Или лучше в реабилитационный центр на год? Поехать в тюрьму дерзости ни у кого не хватало. И это сотрудникам Фонда был повод для презрения.
