Спиридонов подошел к нему вплотную, положил на плечо руку и несильно сжал. Боль оказалась такой сильной, что у Миленького в глазах потемнело.
– Ох… от… пу… сти… му… дила…
– Миленький, не надо пытаться меня вывести из себя, – негромко сказал лейтенант, не ослабляя хватки. – Я таких гондонов штопаных, как ты, видел очень много. И все хорохорятся, и все борцы с режимом. А на самом деле только и хотят, что за бугор свалить – к шмоткам, к автомобилям, к жратве. Мне глубоко насрать на их устремления, я даже готов их уважать, вы только признайте – хочу красиво жить и вкусно жрать. Ничего в этом постыдного нет. Поэтому предлагаю – хватит корчить из себя диссидента, ты обычный бомж, дрищ и городской сумасшедший, и мне ты на хрен не нужен. Я здесь по другому вопросу. Если понял – кивни.
Миленький, изогнувшийся от боли, как червяк на крючке, кивнул, и Спиридонов убрал руку.
– Что ж вы все побольнее норовите? – прошептал Миленький, растирая плечо.
– Кто это – «вы все»?
– Менты, гэбэшники…
– Потому что вы слов не понимаете, – объяснил Спиридонов.
– Кто не понимает?
– Вы все. Так что, пригласишь в гости?
В хибаре, к удивлению Миленького, было пусто. Он не сразу догадался, куда делась Таська, но когда понял, усмехнулся.
Спиридонов по-хозяйски оглядел жилище Миленького. Теперь в нем не было вчерашней брезгливости и чопорности столичной штучки, он был самым обычным держимордой в штатском.
– Ну, говори уже, – сказал Миленький.
– Сколько их у тебя? – спросил Спиридонов, тыча пальцем в фотографию, на которой баба в пеньюаре натягивала колготки. Ее Миленький подсек в городской бане два года назад и получил перелом ключицы.
– Сколько ни есть, а все мои.
– Старик, я их покупаю, – сказал Спиридонов. – Все. По пять рублей за штуку. Хочешь?
Известие об аресте, конфискации и даже расстреле Миленький бы воспринял с большим хладнокровием. Он вообще забыл, когда у него в последний раз что-то хотели купить.
– Почем? – обалдело переспросил он.
Спиридонов понял, что предложил слишком много.
– Если сто штук продашь – по пять рублей возьму, – начал он торг. – Двести – по трешке.
– А тысячу?
Теперь пришла пора обалдеть Спиридонову.
– А что, тысяча наберется? – спросил он. – Учти – они все должны быть оформлены в эти… в паспарту. Ну, и что у тебя есть?
Миленький без запинки назвал точную цифру:
– Тысяча девятьсот семьдесят без одной.
Спиридонов присвистнул. Такого количества он точно не ожидал. Мучительно думая, он рассматривал фотографии. У Таськиного фото он замер очень надолго, и непонятно было – не то разглядывает, не то что-то подсчитывает.
