Но на этот раз он решил, что коль нравится девушка, хочется ее видеть то, значит, надо идти за влечением души, а там видно будет, куда жизнь поведет.
Дома почти вся работа была спланирована. Завтра он завезет рыжей глины, свежей соломы и половы. Послезавтра измельчит солому, на ней сделает замес и оставит его выстаиваться до следующего дня, а потом обвалькует стены в тех местах, где они вывалились, и оставит подсыхать. А тем временем подправит кровлю. Там работы немного. Перед призывом в армию он капитально ее перекрыл — все снял с крыши, настлал пласт камыша, тщательно подровнял стрехи, а сверху положил солому, терпологами[2] расчесал ее, утрамбовал. Теперь лишь просмотрит, может, кое-где зимние ветры выдергали солому или осенние дожди затекли под нее и она прогнила, тогда восстановит. Через неделю можно будет обмазать дом глиной с половой, а еще через неделю — побелить.
* * *
Отношение молодежи к танцам в те годы было благоговейным, серьезным, как к изысканному самовыявлению, как к поклонению богу музыки, а в его лице и всему прекрасному. Тогда именно танцевали! Достаточно было заиграть оркестру, и молодые тела становились прекрасными, гибкими, появлялись движения сдержанные, грациозные, взвешенные требованиями танца. Это позже начали «ломать» румбу и буги-вуги, а потом, еще позже — танцы превратились на «гоцалки», где лица неопределенного пола, жирные и измятые, в равной мере патлатые и одетые в затрапезные штаны, парализовано дрыгаются в дикарском ритме ударных инструментов. Нынче молодежь и не представляет, что такое настоящий танец.
Танцы устраивались не каждый день, а лишь в среду, субботу и воскресенье. Для них возле молоденького парка соорудили опрятную круглую площадку. Она была приблизительно на полметра поднята над землей и огорожена парапетом, чтобы через него не перепрыгивали безбилетники. Для тех, кто сюда не вмещался или не мог попасть, например из-за отсутствия денег, забетонировали открытую площадку у входа в клуб. Музыка слышна была и тут, так что на качестве танцев это не отражалось. Просто на бесплатной площадке дурачились дети и старшей молодежи тереться с ними боками казалось не солидным.
Постоянным посетителем танцевальных вечеров был родной дядя Бориса Заборнивского Петр Антонович Тищенко, живший рядом с клубом. Он любил молодежь, музыку, веселье, поэтому приходил со своим персональным лозовым табуретом, садился неподалеку от танцплощадки и слушал игру оркестра, смотрел на танцующих, лакомился жаренными семечками и притаптывал ногой, в основном, когда звучала «цыганочка». Зачастую в конце танца восторженно и бурно аплодировал.
