Старшина постепенно успокаивается. Но от станции уже не отходит.
Пудов не помнит, как дождался смены. После он долго ворочался на своей верхней койке и все не мог прийти в себя. Многое переворошил в памяти за эти часы.
Давно ли было собрание в кубрике береговой базы, которое решало судьбу матроса Григория Пудова. В то время о Пудове можно было сказать только плохое. И товарищи прямо говорили об этом — с возмущением, с болью.
Да, он не отличался усердием. Не потому, что лентяй. Просто ему казалось, что морская служба — не его призвание. Сердцем он оставался в родном колхозе. По ночам снились ему золотые поля, тракторы и комбайны, мирные степные закаты. И Вера — задумчивая девушка с фермы, та самая, которой он так много хотел сказать, но так и не осмелился. Написал ей уже с флота. Она ответила, что давным-давно ждала от него сердечного слова, и сейчас счастлива, и пусть он не печалится — она дождется его, один он ей люб.
Мечты о доме не покидали его в учебном отряде и потом, когда пришел на лодку. В ту пору Григорий был под началом другого старшины — Берестова, горячего, крутого. В первый же день старшина отчитал новичка за нерасторопность, а вскоре «всыпал» за плохую приборку. И пошло! Старшина нервничал, наказывал, а матрос не то и впрямь не разумел, чего от него хотят, не то из упрямства делал все наперекор. «Трудный матрос» — эта характеристика накрепко пристала к Пудову. А всем известно: несладко живется таким людям на флоте. От греха подальше, поставили Григория, чтобы меньше глаза мозолил начальству, в кормовой отсек мерить железной линейкой уровень воды в дифферентной цистерне. А тут среди торпедистов попался дружок по учебному отряду — разбитной, хитрющий парень. «Что, с песочком тебя драит старшина? А ты плюй на все, как я. Не пропадешь!»
Комсомольцы пытались пронять Пудова. Беседовали, критиковали на бюро, в стенной газете разрисовали. «Пускай, — успокаивал дружок, — ты, знай, меня держись, не пропадем».
Берестову надоело канителиться с неисправимым матросом, махнул рукой на него, чтобы настроение не портить. Но Григорий все чаще чувствовал на себе пристальный взгляд члена комсомольского бюро Селиверстова. Серьезного разговора между ними пока не получалось. И все-таки догадывался матрос, что интерес члена бюро к нему не случаен.
А Григорий все плелся на поводу у бесшабашного приятеля. И в конце концов сорвался. В тот день они с дружком шатались без дела по набережной. И вдруг дружка осенило. Даже ладонью по щеке себе хлопнул.
