Наискосок через улицу стоял старенький домишко. Оська толкнул дверь, вошел и сразу опешил: навстречу ему с ухватом в руках вышла высокая женщина. Из маленького чугунка в ухвате валит пар.
— Здорова.
— Проходи, охотничек, садись к печке, поди заколел с морозу? Чичас, паря, чайком тебя согрею, — пробасила она с удивительной своей высоты.
На широком мясистом лице у нее голубели добрые глаза.
«Такая здоровенная медведица, а глаза ребячьи, — удивляется Оська. — Через них всю ее душу видно, не худая баба, однако».
Самагир сел на широкую скамейку, закурил. Осмотрел избу. На передней стене висел портрет лобастого человека. «Наверно, Антохин батька… Однако, примесь бурятской крови есть».
— С Подлеморья вышел?
— Не-е… Антон где?
— На службе… Запихали беднягу… Он у меня теперя начальник.
— Ух-ты-ы!.. А до Ленина дорогу знат?
— Антон-та? А как же, все знат… До петухов читат бумаги. Замучилась с ним, спать надо, а уснуть-то при свете не могу. Чо греха таить, поднимаю лай, а он сам знашь, какой настырный, отмахнется и катит дальше, толька гумага шуршит.
— В какой дом сидит? — прервал ее Оська.
— А где волостно управленье было, вот там и находится.
— Э-э, паря, я зналь! — обрадовался Оська и шмыгнул к двери.
— Погоди, леший, чайку-то!.. Омулька с горячей картошкой.
— Пасиба, Антоха нада.
— Сядь, нехристь, обогрейся! Чичас придет.
Но Оська махнул рукой и выскочил во двор.
— Очумел, дикой! — за дверью нагнал Оську хозяйкин бас. Самагир усмехнулся. — «Голосина, как у попа Максима», — подумал он.
До бывшего волостного управления Оська проскочил сохачом, остепенился лишь на высоком крыльце канцелярии.
Зашел. Огляделся.
В обширной прихожей у «буржуйки» копошилась женщина.
— Э-эта, Антон где сидель?
Женщина мотнула головой на дверь в угловую комнату.
Оська робко подошел к высокой створчатой двери, погладил медную скобу и чуть толкнул дверь.
За столом, накрытым красной материей, сидел незнакомый человек и что-то писал.
Оська сердито повернулся, хмуро спросил у женщины:
— А где Антоха-то?.. Тут чужа, не наша сидит…
— Вот те и не «наша»! Налил шары, тунгусина! Поди, свою бабу-то за чужу признашь. Ишь какой! Ишшо и ревет.
— Чо кричаль, ворона-курица?
Сзади скрипнула дверь.
Оська оглянулся. По одежде перед ним стоял будто тот, что сидел за столом. Бороды нет, усы подстрижены. Взглянул в глаза: смеются…
— Ух, ты-ы! Однако, Антоха?!
— Я, я, Осип! Дай лапу-то, сохач!
— О-бой, Антох, ты сталь шибко молода! Борода долой… Я совсем не узналь.
