А на следующий день Хабель зашел в канцелярию заповедника. В углу за массивным столом сидел Зенон Францевич и что-то записывал в толстой тетради.
— А-а, Петр, садись. Я сейчас допишу.
В небольшом шкафу Хабеля заинтересовали искусно препарированные птицы. В нижнем ряду, словно живые, застыли в естественных позах две белки, горностай и соболь. Тут же были тарбаган, несколько пищух и малюсеньких мышей.
Закончив писать, Зенон Францевич вышел из-за стола и подошел к Хабелю.
— Слушаю тебя, Петр.
— Да вот, пришел поговорить по душам…
— Ну что ж, рассказывай, как дальше жить собираешься… Пора уж бросать браконьерить.
— А… Все равно сидеть в тюрьме!
— Нет, не все равно. Главное, ты понять должен, какой вред приносишь заповеднику…
— Вот поэтому и пришел я… Не понимал я раньше ни тебя, ни твоей работы, Зенон. А вот здесь увидел… Дошло. Слово даю… Ей-бог. Не пойду больше в заповедник…
— Очень хочется тебе поверить. А знаешь, — вдруг решился Сватош, — завтра наш завхоз едет в Баргузин… Поезжай с ним домой… Заявлять на тебя пока не буду… Надеюсь на твою совесть и на твое слово.
Он снова подошел к столу и задумчиво склонился над ним. А Хабель топтался на одном месте и не уходил. Горький комок защемил горло, неприятно защекотало внутри.
— Зенон!.. Я… Мне… Поверь… Возьми к себе.
— Кем я тебя могу взять… В охрану?
— Кем хочешь…. Только возьми… Ей-бог!
* * *
Вечером следующего дня, отправив Хабеля на поимку Остяка, Сватош долго и задумчиво листал свои тетради.
— Зоня, тебе нехорошо?
— Нет, Катя, самочувствие у меня в последнее время, наоборот, хорошее… Со снабжением налаживается… Хабель…
Екатерина Афанасьевна тяжело вздохнула:
— Сколько раз тебя Хабель обманывал…
Зенон Францевич понимающе посмотрел на жену и улыбнулся:
— Катя, я хочу рассказать тебе один случай… Однажды я в тайге заблудился. Близко был у смерти… Помирал с голода… Решил, что конец настал. Разжег костер, лег на лыжи и впал в забытье. Сколько времени спал, не помню. Разбудил меня громкий выстрел. Смотрю, а передо мной на снегу лежат сухари и кусочек жирного мяса. Костер ярко горит. Схожу с ума — подумалось, а сам жадно ем сухари, грызу мерзлое мясо… Наелся. Тереблю себя за ухо — больно, значит все это наяву. Начал звать своего спасителя… Но он не откликается. Огляделся кругом — вижу, моя ангура воткнута кем-то в снег с наклоном в ту сторону, куда мне нужно было идти. Напился чаю, мне стало легче, и я пошел. Иду по чьей-то чумнице, ни о чем не думаю… Отупел совсем… Долго шел я за кем-то… Подойду к его отогу
