Нечасто. В том-то и дело. Нет у меня навыка непринужденно принимать подобные приглашения.
– Заодно и поболтаем, – объяснил причину своего интереса к совместному приему пищи Алекс.
Я тут же приуныла, сообразив, что привлекаю интересного мужчину-следователя не как особа противоположного пола, а как источник информации. Это меня обидело, и я было подумала презрительно фыркнуть и, задрав повыше нос, гордо удалиться без всякого обеда. Но желудок, не получивший поутру привычно плотного завтрака из-за внезапного пополнения в ряду едоков (а Эдик ест как лошадь!), протестующе заурчал, и я вынужденно ответила Алексу:
– Ладно, я согласна!
Громко ответила и решительно, но исключительно для того, чтобы заглушить предательский голос желудка.
И мы пошли в кафе.
Поскольку я уже уяснила, что это не свидание, то ничего особенного от предстоящего обеда не ждала. Поем чего-нибудь вкусного – и то хорошо.
Ромашкин тоже вел себя не как влюбленный Ромео, а как голодный Гаргантюа. Он заказал такое количество еды, что я посочувствовала его будущей жене, ведь бедной женщине придется безвылазно жить на кухне, чтобы обеспечить бесперебойным питанием такого обжору. А ведь у них еще и дети, наверное, будут! Что, если аппетитом они все пойдут в отца?
Я представила себе измученную женщину в кухонном фартуке, усеянном пятнами от десяти блюд, входящих в стандартный обед семейства Ромашкиных. Прикованная цепью к трубе, она стояла у газовой плиты и из последних сил ворочала гигантским половником в ведерной кастрюле.
«Емкость ведра – десять литров, это примерно двадцать обычных столовских порций, – пустился в подсчеты мой внутренний голос. – Если все мужики Ромашкины будут жрать за троих, такой кастрюли им хватит на два-три обеда, не больше».
Я поморщилась: точность подсчетов меня не удовлетворила.
– Алекс, а сколько детей вы хотите? – спросила я только для того, чтобы внести поправки в расчеты.
А Алекс смутился, покраснел, как борщ в его тарелке, и ответил вопросом:
– А вы?
– А я-то тут при чем? – удивилась я, никак не видя себя в уравнении.
Я вообще первые блюда не ем – не люблю.
Тут обжора Ромашкин поперхнулся своим борщом, и разговор пресекся.
Алекс кашлял, я тупила…
И вдруг до меня дошло: он подумал, что речь идет о наших общих детях!
Эти гипотетические дети моментально выстроились перед моим взором в длинную шеренгу по одному. Шеренга извивалась змейкой и уходила за горизонт.
«Ого, у тебя гипертрофированный материнский инстинкт!» – фыркнул мой внутренний голос, оценив впечатляющую длину шеренги.
