— Всеблагие херувимы! И надо же было этому дитяти именно сегодня после обеда оказаться в лохмотьях! А ну, давай быстро, а то нам обоим влетит! — Она подталкивала меня вверх по тропинке по направлению к дому, непрестанно поминая всех своих святых и заклиная меня поторопиться, определенно отказываясь в то же время как-либо комментировать то, что я оказался прав, говоря о прибывших. — О, всемилостивый святой Петр, и зачем я только съела на обед тех угрей, а потом так крепко заснула? И именно сегодня! Давай, — и она втолкнула меня перед собой в мою комнату, — снимай свое рванье и надевай хорошую тунику, и мы сейчас узнаем, зачем повелитель посылал за нами. Быстрее, детка!
Комната, которую я делил с Моравик, была маленькой, темной и находилась по соседству с комнатами слуг. С кухни постоянно доносились запахи приготовляемых блюд, но мне это нравилось, как нравилось замшелое грушевое дерево — его ветви свисали сразу за окном и на них летними утрами пели птицы. Моя кровать стояла как раз под этим окном. Кровать представляла собой просто ровные доски, уложенные поперек деревянных брусьев и не имела ни резьбы, ни даже спинок в ногах или изголовье. Я слышал, как Моравик ворчала, говоря с другими слугами, когда думала, что я не слышу, что это неподходящее жилье для внука короля, мне же она говорила лишь, что ей удобно жить поближе к другим слугам. На самом деле мне жилось неплохо, так как она следила, чтобы у меня была чистая солома в тюфяке и шерстяное одеяло ничуть не хуже, чем на кровати моей матери, жившей в соседней с дедом большой комнате. У самой Моравик было соломенное ложе на полу у двери; иногда его делил с ней большой волкодав, ерзавший и вычесывавший блох у ее ног, а иногда Сердик, один из конюхов, сакс, давным-давно попавший в плен во время налета и решивший жениться на одной из местных девушек. Она умерла при родах год спустя, с ней умер и ребенок, но он все равно остался, явно полностью удовлетворенный свой жизнью здесь. Однажды я спросил Моравик, почему она, вечно ворчащая из-за запаха псины и блох, все-таки позволяет собаке спать в комнате. Я забыл, что она ответила, но мне и без того было ясно, что пес должен предупреждать, если бы кто-то проник в комнату ночью. Сердик, конечно, был исключением — пес встречал его постукиванием хвоста об пол и уступал ему место на тюфяке. Сердик, я полагаю, также был чем-то вроде сторожевого пса — но не только. Моравик никогда не заговаривала о нем, молчал и я.
