открыли. И долго потом протянул в арнольдовом теле его двойник, а? Молчите, принципиальный «привратник»?
— Если бы я мог выбирать…
— Что? Говорите внятнее, чёрт вас дери!
— Если бы я мог выбирать, — медленно, с трудом выталкивая из себя слова, произнёс Ян, — ни он, ни вы никуда бы не делись с этого шарика. Если бы это зависело только от моего желания, дверь бы никогда не открылась. Ни перед кем. Если бы я только мог… умел отвечать «нет» на ваши просьбы.
Он замолчал, но Шпагин не комментировал, ждал продолжения.
— Я не могу отказывать, когда меня просят. Это всегда во мне. Это выше меня. Я пятнадцать лет один — ни друзей, ни близких. Потому, что привыкают… просить. И однажды кто-нибудь скажет…
* * *
— Ян, я жить не хочу, понимаешь?
— Мышка…
— Мне плохо. Я не хочу быть здесь, жить в этом грёбаном мире, ползать в этой грязи, в этой вечной злобе, в этой вечной зависти. Боже, как я устала…
— Мышка, послушай… Что я могу для тебя сделать, а? Просто попроси. Если только буду в силах…
— Ты можешь изменить всё это? Можешь спасти всё, что здесь есть хорошего?
— Я… я не знаю, мышка…
— Если можешь, тогда сделай это. Спаси этот грёбаный мир. Можешь?
— Я… едва ли…
— Тогда помоги мне уйти. Просто уйти отсюда. Куда-нибудь, где будет лучше, чем здесь.
— Это… я могу.
— Правда? Поможешь мне?
Двери за её спиной… двери, двери… Множество выходов, множество вариантов.
— Да. Я помогу.
* * *
— Ну, что замолчали?
Ш-ш-ш-ш… — вздохнул в тишине океан.
Ф-ф-ф… — выдохнул.
— Думаете, Кизлярский ко мне по объявлению в газете пришёл? Я рассказал про дверь лишь однажды, лишь одному человеку, и этого человека давно нет здесь. Но Арнольд всё равно как-то узнал, догадался.
— Сложил два и два, — кивнул математик, — это не так уж трудно для хорошего аналитика. Я сделал то же самое. А ваша исповедь — она, конечно, драматична, но, простите уж, меня трогает мало. У вас дар — боги обзавидуются, и как вы им распорядились? Забились в необитаемую дыру, хнычете тут в гордом одиночестве. Повеситься, небось, духу не хватило?
— Не хватило.
— Вот-вот, и вам жить охота.
— Вовсе нет, — Ян качнул головой. — Меня смерть пугает меньше, чем вы думаете. Я лет десять назад, когда с бритвой в ванну залез, другого испугался. Подумалось в последний момент… знаете, вот ни с того, ни с сего подумалось: что, если мой дар — не случайность? У него так много ограничений, что он больше на программу похож. Кем-то созданную и внедрённую в меня — в моё тело, в мой рассудок. Специализация слишком узкая, даже пистолетом при желании можно гвозди заколачивать, а я кроме
