— Может, встретишь другую — забудешь… Но он не дал мне договорить. Такой, как Ехевед, не встретишь, другой такой нет и быть не может.
— Ты так говоришь потому, что не видел, не знаешь ее, — горячо продолжал он, — но я покажу тебе Ехевед, тогда ты меня поймешь и, может быть посоветуешь, как мне быть.
Мы условились, что в субботу вечером, когда вся молодежь выходит на главную улицу, Пиня зайдет за мной и мы отправимся на гулянье. Ехевед со своими подругами наверняка тоже будет там.
В субботу Пиня предстал передо мной в легкой сатиновой рубашке поверх шикарных новых галифе, в начищенных до блеска сапогах. Большой картуз с лакированным козырьком дополнял его парадный костюм. Я приводил в порядок библиотеку и, увидев Пиню, так и застыл с книгами в руках.
Очень довольный произведенным впечатлением, он улыбнулся и, поскрипывая сапогами, прошелся мимо меня. Я поспешно засунул книги в шкаф, и мы вышли из клуба.
Кажется, вся молодежь местечка высыпала на главную улицу. Небольшими пестрыми стайками прохаживались девушки, они негромко переговаривались, щелкали семечки и с деланным безразличием поглядывали на парней. Вдруг какая-нибудь не выдерживала, прыскала, прячась за спины подруг, и те подхватывали ее беспокойный веселый смех. Или кто-то из озорных ребят бросался в самую гущу стайки. Раздавался притворно испуганный визг. Девушки разбегались в разные стороны, чтобы через несколько шагов с громким щебетанием вновь соединиться.
Пиня оглядывался по сторонам, но Ехевед нигде не было видно.
Я коснулся его локтя. Навстречу шли две подружки в одинаково коротких юбочках с воланами, с одинаковыми розами на соломенных шляпках, надвинутых на самые брови, и в туфлях на каблучках.
Мой друг только досадливо поморщился. С унылым видом он еще раз оглянулся, и я понял, что сейчас мы повернем домой. Без Ехевед гулянье потеряло для него всякий смысл.
Вдруг из боковой улочки появились три девушки. Две из них — в пестрых ситцевых платьях — были коротко острижены «под мальчика», как тогда говорили, а у третьей блестящие золотистые волосы тяжелой волной падали на тонкие плечи. Взявшись за руки, они шли медленно, о чем-то оживленно разговаривая.
— Она! Ехевед! Та, что посередине. В голубом сарафане с белыми крапинками, — стискивая мне руку и замедляя шаг, взволнованно зашептал Пиня.
Если б даже он мне этого не сказал, я бы все равно заметил Ехевед. Она и впрямь была хороша, выделяясь среди подруг и своей фигурой, и легкой грациозной походкой, и одухотворенным лицом.
