— Отлично! Поедешь в подшефное местечко. Поможешь там комсомолии наладить культурно-массовую работу. Бухгалтерия выдаст тебе стипендию за два месяца и литер. Этих денег тебе хватит. Койденовским поездом доедешь до Негорелого. Оттуда до Карелиц верст десять. Местечко у самой польской границы. Что это значит, сам понимаешь, не буду объяснять! Одно слово — граница. Работы тебе там хватит..
Выехал я на другой день. По пути от станции до местечка я узнал от возницы, что в Карелицах всего лишь восемь комсомольцев. И секретарем у них славный парень, Пиня Швалб, один из первых комсомольцев района. Он же и председатель местечкового Совета.
В клубе я нашел Пиню Швалба, широкоплечего статного юношу с мягким русым чубом и проницательными, умными глазами. Он очень обрадовался, узнав, что я из музыкального училища и к тому же немножко умею рисовать.
— Такой культурный человек нам вот так нужен, — он полоснул себя ребром ладони по горлу. — Мы тут такое развернем — оркестр, стенгазету, плакаты… Но, — прервал он сам себя, сначала пойдем, устрою на квартиру.
Он отвел меня к симпатичной пожилой женщине, домик которой был по соседству с клубом.
С Пиней я подружился сразу. Был он на два года старше меня, веселый, прямой, вообще — добрая душа. Вернувшись в клуб, мы стали составлять план культурной работы. На второй день Пиня созвал комсомольское собрание. Особую радость у ребят вызвало сообщение, что теперь в местечке будет свой оркестр.
Однажды в тихий и теплый вечер после репетиции мы вместе с Пиней вышли погулять. С реки, что протекала за местечком, поднимался легкий, серебрившийся в лунном свете туман. В нем тонули деревья, кусты, даже дома принимали какие-то таинственные очертания. Откуда-то доносился нежный, сладкий запах маттиолы. Улица была безлюдна, шаги наши будто глохли в тумане.
— В Минске тебя, наверное, ждет любимая девушка? — негромко спросил Пиня.
— Нет… Я еще… ни в кого не влюблялся, — смущенно проговорил я, потому что такого вопроса от секретаря ячейки никак не ожидал.
— А я еще в школе влюбился… Теперь ей, Ехевед, семнадцать, и она студентка Ленинградского университета. Недавно приехала на каникулы. Если бы ты знал, какая она способная, какая красивая, умная, скромная… — продолжал Пиня говорить о Ехевед, которую любит больше жизни, но она непролетарского происхождения. В этом она, конечно, не виновата. Но вот ее отец — габе в синагоге — косо смотрит на комсомольцев. А он, Пиня, к тому же секретарь ячейки, председатель местечкового Совета, член райкома комсомола. Разумом Пиня понимает, что надо, обязательно надо подавить в себе любовь. Ни к чему хорошему это не приведет. Старался забыть Ехевед. И не может. Она стала еще красивей, еще милей. Он просто не знает, что теперь делать…
