Местечко, где жили родители Ехевед, как и все население бывшей пограничной полосы, было уже в безопасности.
В этот день мне припомнилось, как мы с Пиней Швалбом пятнадцать лет назад, ночью, тоже охраняли границу и, шагая в таинственной тишине вдоль пограничной реки, мечтали о том времени, когда народ Польши тоже станет свободным.
Было бы очень интересно побывать опять в тех местах, посмотреть, как сейчас выглядит бывшая граница без солдат Пилсудского и тихая река, разделявшая два мира, заглянуть в соседнюю деревушку и побеседовать с жителями, которые выходили на берег слушать пионерские песни.
Но все это оставалось мечтой. Я находился далеко и выезжал с концертами лишь в города Средней Азии. Там встречался со счастливо-несчастными евреями из Польши, Чехословакии, которым удалось спастись. Беженцам помогали. Я тоже отказался от гонорара за концерты в их пользу.
В ноябре я снова собирался побывать в Ленинграде, на встрече музыкантов-исполнителей, закончивших знаменитую консерваторию. Но отложили — началась война с Финляндией. Это были нелегкие для ленинградцев дни. Где бы я ни был, мои мысли, мое сердце были там, в дорогом и любимом городе, вблизи которого шли тяжелые бон.
День за днем с беспокойством следил я за сводками, и несказанно велика была моя радость, когда, выступая в воинской части, участвовавшей летом тридцать девятого в боях против японских милитаристов на Халкин-Голе, узнал, что в Москве подписан мирный договор с Финляндией. Это было в марте, а в апреле гитлеровцы захватили Данию и Норвегию, в мае — Голландию и Бельгию, в июне — Францию. Гитлеровская армия вошла в Румынию, Болгарию, Финляндию, вплотную приблизившись к границам Советского Союза.
Нападение Гитлера на нашу страну застало меня в Кишиневе. На адрес местной филармонии я получил телеграмму из Читы. Жена сообщала, что ее, как фармацевта, мобилизовали. В тот же день я отправился в военкомат и настоял на том, чтобы меня взяли в армию.
Вскоре группа артистов была уже в частях Южного фронта. Наша бригада, состоявшая из певцов, музыкантов, танцоров и чтецов, выступала в разных частях, иногда совсем близко от передовой. Однажды, зимой сорок второго, когда, расположившись в кузове открытого грузовика, я исполнял для минометчиков, заполнивших лесную поляну, адажио Шостаковича, мне не повезло. Осколок немецкой бомбы попал в левую руку, чуть повыше локтя. И надо же такому случиться, в то самое место, где остался шрам от пули диверсанта, которого мы, чоновцы, вместе с пограничниками ловили летом двадцать четвертого года.
