От этого известия мне стало не по себе, но я ничего не мог изменить и утешился тем, что хоть в поезде мы поедем вместе.
На полпути, неподалеку от запорошенного снегом соснового леса, я услышал позади быстрый топот копыт и скрип полозьев.
— Это они едут, — в сердцах бросил Ошер, осыпая проклятьями Симху Рыжего, который буквально вырывает у него изо рта кусок хлеба.
Я обернулся. В поравнявшихся с нами санях сидела Ехевед, а рядом с ней красивый старик с пышной седой бородой, ее отец. Сани с шумом пронеслись мимо, обдав нас облаком снежной пыли. Вскоре они свернули в лес и скрылись за высокими соснами.
На станцию мы приехали позже.
Когда я вошел в маленький, хорошо натопленный вокзал, там уже не было ни Ехевед, ни ее отца. Вероятно, взяв билет, они куда-то ушли. Я рассчитывал ехать с ней в одном вагоне, но раз так, то я взял билет в бесплацкартный вагон, чтобы потом перейти к ней.
В душном зале, кроме меня, никого не было. Хотелось выйти подышать свежим воздухом, но я опасался, как бы не подумали, будто я ищу Ехевед. Усевшись возле окна, через которое была видна платформа, я решил ждать, пока не подадут состав. С моего наблюдательного пункта будет видно, в какой вагон она сядет.
За окном посыпал снежок, устилая платформу белой, искрящейся пеленой. Вскоре я увидел Ехевед и ее отца. Они о чем-то беседовали, не спеша прогуливаясь под тихо падающим снегом, не приближаясь к вокзалу. Отец, видимо, не хотел, чтобы дочь встретилась со мной.
Я усмехнулся. Гуляйте, гуляйте себе на здоровье. Скоро вы попрощаетесь, Ехевед сядет в вагон, а как только поезд тронется, я сразу же перейду к ней.
Посапывая, к заснеженной платформе подошел поезд, и пассажиры устремились к вагонам. Ехевед в белой шубке и пуховой белой шапочке легко поднялась на ступеньки третьего вагона. Отец с чемоданом в руке последовал за ней. Я сразу же поспешил к своему пятому вагону и остался стоять в тамбуре, дожидаясь, пока вместе с провожающими выйдет и ее отец.
Дежурный по станции ударил в колокол, что висел у двери вокзала. Вскоре прозвучал двойной колокол, а затем и третий — тройной, последний. Раздался хриплый, простуженный гудок локомотива, и, лязгнув буферами, поезд тронулся.
Отец ее не вышел.
Вот этого я никак не ожидал и был вне себя от досады. Нас разделял всего один вагон, но пойти к ней я не мог, там был ее отец. Оставалась одна надежда: может, он выйдет на какой-нибудь ближайшей станции. Я знал, что где-то здесь жили их родственники.
