Тогда поняла птица Симург, что он не только равен ей, но и больше во всем, и безропотно был счастлив ею, не беспокоя своей тайной.
И подумала она впервые, как человек – мы жили рядом и родили детей, скрывая свою истинную природу, и могли бы прожить так еще вечность, и, оказывается, многие знания недоступны даже для такого могущественного существа, как Симург.
И тогда засмеялась она – хоть негромким, но вполне женским смехом, и ей самой стало удивительно, почему она этого не умела раньше.
Вернулись они домой вдвоем, и смотрели на своих проснувшихся детей, и читали в глазах один у другого все, что видели в прежние годы, и чего не видели – тоже. Увидела она, как поднимал ее муж когтями в воздух слонов, и крылья его бросали тяжелую тень на корабли.
Увидела птица Симург, что все люди втайне носят иной облик и не должны его забывать, иначе тоска съест их рано или поздно – слишком тяжело быть только человеком.
И поняла она, что ее дети тоже когда-нибудь вернутся в свои исконные тела, более приспособленные для души.
И стая ее сородичей пролетела мимо, и видела их только она, а муж ее видел своих соплеменников, но оба понимали друг друга, как никогда раньше.
И знала птица Симург, что исполнила больше предназначенного, потому что произвела на свет больше потомков, чем ей было предписано, и видела их беспомощными, и учила, и растила их, и негромко смеялась, и посылала в небо перламутровые облака.
А еще она привезла со свалки рассохшуюся арфу, обновила ей струны и оставляла окна открытыми, чтобы ночами прилетали играть другие Симурги.
Когда я увидел ее в первый раз, меня, кажется, сильно качнуло. Настолько заметно, что прохожий шарахнулся с тротуара и вгляделся мне в лицо. Потом ушел, неловко бурча под нос. Почему я это запомнил, сам не знаю. Может, потому, что она именно так мне потом все и описывала.
Хотя я ничего не помнил, кроме нее самой: улица вокруг размазалась пятнами. Такое может произойти с мальчишкой пятнадцати лет, который впервые увидел живые сиськи.
Может, дело в том, что я представлял ее себе по-другому. В нашей виртуальной болтовне она казалась небольшой уютной девочкой без особых претензий. На фотографиях толком было и не понять: сидит в толпе подружек, прячется за спинами, черт разберет, какая она. И еще интонация, такая робкая, как будто все кругом лучше нее.
И вот вы ждете, как себе представили, милую пони, а появилась – арабская скаковая лошадь.
Как-то все сразу поменялось – и жанр, и масштабы, и скорости.
