Когда на закате дня меня ввели в шатер Олоферна, я сразу заметила на лице его совсем иное выражение. Казалось, он был озабочен и встревожен ничуть не меньше меня.
Я поняла, что произошло нечто неприятное, что мешает ему смотреть на меня так, как это было при нашей последней встрече.
Он избегал моего взгляда.
Мы ужинали, погруженные в мрачные мысли.
Между нами повисло напряженное молчание.
Время от времени мы нарушали его необязательными фразами, сказанными ради приличия.
Отпустив слуг, Олоферн наконец взглянул мне прямо в лицо и открыл причину своего молчания за столом:
— Сегодня к моим солдатам пришел перебежчик из твоего города Он потребовал, чтобы его привели ко мне, непременно ко мне. По его словам, жители Ветилуи готовы сдаться завтра, если ты не совершишь какой-то подвиг. Согласно его сообщению, этот подвиг заключается в том, что ты должна меня убить.
Я застыла от ужаса.
Все пропалю.
Теперь все утратило смысл.
Меня охватило чувство жгучего стыда. Мой злосчастный замысел был раскрыт.
Меня терзало сознание того, что стоящий передо мной человек, оказавший мне гостеприимство, удостоивший своего покровительства и признавшийся мне в любви, теперь узнал, какой черной неблагодарностью я собиралась ему отплатить.
— Я усомнился в тебе еще в тот день, когда ты пришла в наш лагерь. Подумал, что истинную причину своего появления ты скрываешь. А твое упорное желание каждое утро дразнить своих сограждан было для них подтверждением того, что ты еще жива. Но я не прислушался к голосу своего разума…
Итак, мой замысел разоблачен.
Если бы я вчера убила его, я спасла бы и себя, и свой народ, а теперь…
Мой потерянный взгляд не укрылся от Олоферна.
Он продолжал говорить, не повышая голоса:
— Я приказал тут же убить перебежчика. Я сказал в присутствии своих воинов, что он просто глуп, если верит, что женщина способна умертвить великого ассирийского полководца. Что перед нами — обыкновенный лгун, не заслуживающий ничего, кроме смерти. И если даже в его словах есть доля правды, он все равно достоин смерти как изменник своего народа. К таким я никогда не проявлял милосердия, хотя бы их сообщения оказывались полезными.
Я просто не знала, что ему отвечать.
Взгляд Олоферна обезоруживал меня. Он точно видел, что творится в моей душе, и перечеркивал все мои намерения.
Мое молчание служило лучшим доказательством того, что его подозрения обоснованны. Он продолжал говорить, и каждое его слово было как удар ножа в мое сердце.
